Аура подобна музыке, звучащей без инструментов. Она навевает образы и ощущения, из которых рождаются слова. А слова сплетаются в сказки, полные сокровенного смысла: все деревья мира произрастают из одного древа; все реки земли берут начало в реке Стикс; среди прохожих можно встретить белых магов, черных магов, а порой и ужасающих нелюдей.
Мы провожали Зинаиду пешком пять или шесть трамвайных остановок от школы до её дома. Слушали её сказки, которые открывали двери платяного шкафа. Я смотрел в те двери, и мне казалось, что я могу войти в них. Однажды она пригласила нас к себе. С тех пор её дом, стоящий на перекрестке миров, стал местом, где мы часто собирались. Это был дом-пограничник. Дом-воин. В его стенах мы чувствовали себя как в крепости. Мы называли его домом Солнца.
Я не видел ауру, не обладал магическими способностями, не знал, откуда берутся сказки. По всему выходило, что я не избранный. Но Макс — совсем иное дело! Он был полиглот, свободно говорил на английском, французском, испанском, узбекском, изучал фарси. Он изготавливал предметы силы, утверждая, что наставления по их созданию и применению приходят к нему во снах от неких «космических друзей». Он был с приветом в хорошем смысле этого слова! И ко всему прочему он являлся одарённым рассказчиком. Зинаида говорила, что его душа — огромная и древняя, воплотившаяся с особой миссией. Даже Пёч признавал его исключительность. Когда я попытался умничать в терминах оккультной философии, Пёч раздражённо оборвал меня и произнёс, а его указательный палец при этом дирижировал оркестром интонаций и слов:
— Костя, если ты будешь упорно работать, то достигнешь многого! Но пока ты неубедителен. Наберись терпения. Взгляни на Макса, есть чему у него поучиться!
Эти слова, как звонкая пощечина, оглушили меня, и в тот же день, не в силах справиться с замешательством, я открылся своим друзьям в том, что не вижу ауры и чувствую себя самозванцем в их компании. Зинаида расхохоталась, и в её смехе не было ни капли жалости.
— Ты же маг! — сказала она. — Просто ты слишком глубоко вжился в образ обычного человека. Твоя маскировка безупречна! У тебя ролевая амнезия. Такое иногда случается. Но ты скоро вспомнишь.
Макс ничего не сказал, но я заметил характерные валики на его щеках, появляющиеся обычно у людей, которые пытаются сдержать спесивое удовлетворение. Подумалось: ну вот, теперь он станет поучать меня! Однако он не стал.
На следующей встрече он появился с загадочным артефактом, напоминающим миниатюрную пирамидку. Он надел его на голову, подобно тому, как иудеи надевают тфилин, и с вытянувшимся торжественным лицом, будто доверяя нам самый важный из своих секретов, и при этом как бы слегка паясничал, загибая пальцы, проговорил:
— Во-первых, она раскрывает восприятие. Во-вторых, фокусирует внимание! А в-третьих — усиливает магические способности человека! Я начал видеть ауру благодаря именно этому предмету.
Макс закурил. Сделав несколько затяжек и окутав себя клубами дыма, с пирамидкой на голове, похожий на странного городского курандеро, он прищурился и добавил:
— Правда, с ней надо обходиться аккуратно. Я не уверен, но она как будто исполняет желания. Даже самые идиотские. Так что бойтесь своих желаний.
Макс сделал по одной пирамидке: для Зинаиды он взял софору, а для меня — дуб. Верхушки пирамидок были срезаны под особым углом, чтобы фокус золотого сечения смещался к их основанию. Затем он посвятил нас в практику, названную «Восхождением на пирамиду». Для достижения кумулятивного эффекта нужно было надевать пирамидку ежедневно, считать до сорока или медитировать на ощущениях. Ничего сложного, правда?
Когда впервые надел пирамидку, я ощутил физическое давление в центре головы, где-то в мозге. В пазухах черепа возникло распирание. Спина моя быстро нагрелась. Заложенная ноздря вдруг раскрылась, из нее вытекла жидкость.
...Прошла неделя с начала нашей практики, и мы вдруг заметили, как вокруг сгустилось движение и стали твориться странные вещи. Пространство словно проверяло нас на вшивость, воплощая то, что наилучшим образом соответствовало нашим тайным наклонностям. Оно вдруг наполнилось немыслимыми персонажами. Мне казалось, вещи в нём ожили, обрели сознание и память, способность спрашивать и отвечать. Например, в моем окружении черным силуэтом проступил какой-то иррациональный недоброжелатель, как черт из табакерки выскочил и ну без очевидных причин ставить палки в колеса! Пришлось учиться эти причины выявлять и как-то выкручиваться.
Затем мимолётно пронеслись внезапные отношения с фантастически красивыми барышнями, короткие и символичные, подобные жизни мотылька! Некие силы прогнали меня через строй гнева и стыда, как солдата, приговоренного к шпицрутенам.
После этого я вдруг обнаружил у себя целительский дар и мог избавлять от боли наложением рук, и поэтому начал изучать мануальные техники! Однажды во время бесцельной прогулки нашел на дороге триста долларов — огромные деньги по меркам Ташкента тех лет. Я поднял их и не мог понять, что это за знак.
Мир вокруг нас открывался в новых измерениях, полных чудес и аномалий. Как-то мы втроём наблюдали огромное НЛО, которое заняло треть неба. Объект был похож на прозрачный треугольник и бесшумно летел с невероятной скоростью. Он слегка искажал свет звезд и исчез за горизонтом через несколько секунд. Мы стояли и смотрели на это чудо, не веря своим глазам.
Но самое удивительное — это сновидения!
На каждой нашей встрече Макс делился своим сновидным опытом. Его сны населяли незримые сущности, они всегда помогали ему, их голоса наставляли, инструктировали. Напоминали, что надо посмотреть на свои руки — так можно было понять, что ты спишь: разглядывая руки.
Затем и Зинаида включилась в этот процесс. Она стала замечать, как законы физики нарушаются, а реальность превращается в нечто абсурдное и изменчивое. Осознав себя во сне, она кричала изо всех сил. Её крик каждый раз порождал объёмную карту какого-то мира, который она мечтала увидеть. Контуры материков и океанов были незнакомыми, но при этом удивительно узнаваемыми! Она выбирала место на этой карте, концентрировалась на нём, пытаясь перенестись туда, но всегда просыпалась!
Их живые, красочные описания сплетались в единый узор, создавая иллюзию ожившего гобелена. Каждый стежок был полон тайн и обещаний, словно неведомая сила тянула меня внутрь этого мира. Я чувствовал, как энергия нарастает, словно волна, готовая обрушиться на меня. И вот, наконец, это случилось. Я впервые осознал себя во сне.
Мы с Максом шли по тенистой аллее высоких чинар. Тени скользили по земле, воздух, казалось, был наполнен предчувствиями. Впереди виднелся старинный особняк — Дом Культуры. В какой-то момент я поднял руки к лицу и воскликнул:
— Макс! Это сновидение! Ты осознаешь? Мы в сновидении!
Татуировка ползала по коже, и это был еще один неоспоримый признак сна. Она была густо-синяя, иногда расплывалась в кляксу. Макс смущённо оглядывался по сторонам, опасаясь, что кто-то может заметить наше присутствие. Я был в полном восторге!
— Это же сон! — снова воскликнул я. — Только мы здесь настоящие!
Но тут меня пронзила ужасная мысль: настоящий здесь только я один. Лицо Макса вдруг исказилось, его скептические морщины, тянущиеся от крыльев носа к уголкам губ, углубились, рот превратился в маленькую точку и исчез вовсе. Мне стало противно на него смотреть. Я ощутил, как энергия моей осознанности истощается, и тут же вернулся глазами к рукам. Кисти рук были опухшими и с красным оттенком, как изображение на старой испорченной кинопленке. Затем я перевёл взгляд на деревья. Их серые облупившиеся стволы казались выпуклыми и округлыми, словно я смотрел на них сквозь линзу. Я поднял голову, сконцентрировался и зашагал к Дворцу Культуры.
Всю следующую неделю я жил в эйфории, но вместе с этим нарастала и тревожность. Я чувствовал, что мы уже пересекли черту, за которой нет возврата, и груз уплотнившейся событийности мог в любой момент раздавить нас.
Первой под молох попала Зинаида. Она имела разряд по альпинизму. Во время очередного восхождения в горах Тянь-Шаня инструктор решил изменить маршрут, чтобы пройти через места "невероятной красоты". Он сказал, что такая возможность выпадает раз в жизни. Группа шла по дикому пути, где не было троп, кроме козьих; прыгали по камням и продвигались против течения реки.
Когда они начали взбираться по отвесной стене, сверху раздался пронзительный крик: «Камень!»
Зинаида не успела ни увернуться, ни уклониться. Её руки и ноги застряли в трещинах. Страшный удар сшиб её со скалы прямо в воду.
Очнулась она на берегу. Кровь заливала лицо. Люди вокруг словно за экраном, нечёткие, приглушённые. На вершине скалы стояло светящееся существо ростом в три человеческих роста. Оно пристально смотрело сверху на Зинаиду, проникая глазами прямо в её душу. То был не ангельский взгляд, а пронзительный, сосредоточенный, как у хищника, выжидающего момент.
Спасательная операция была сложной и рискованной. Пострадавшую долго несли с гор на закорках. Когда связь восстановили, вызвали вертолёт.
Мы с Максом встретились с Зинаидой Сергеевной через пару недель в ташкентской больнице. Её трудно было узнать. Перед нами стоял худющий, контуженный мальчик с огромными, как синие блюдца, удивлёнными глазами. Это был словно инопланетянин, случайно попавший в наш мир. В нём с трудом угадывалась прежняя Зинаида Сергеевна.
Следующим под молох попал я.
Внезапно от инфаркта скончался мой дед.
Во время похорон случилось нечто невообразимое. Ждали его брата, тот летел из Москвы. Приехав, он сразу вошёл в комнату, где стоял гроб, в котором покоилось тело усопшего. Дед был диабетиком. Наверное, формалин не сработал — в мёртвом теле закипела брага, оно на глазах оцепеневших родственников вдруг раздулось от переполняющих его газов. Изо рта, как на пружине, вылетела челюсть. Из уголков глаз брызнули струи крови. Всё это произошло, как по заказу, именно в тот момент, когда брат вошёл в комнату, ни раньше, ни позже! Бабушка закричала: «Там кровь! Там кровь
Все они в ужасе выбежали из комнаты. Лицо покойника стремительно посинело и натянулось, как поверхность воздушного шара, глазные яблоки вылезли из орбит. Я и муж моей тётки, не сговариваясь, действовали слаженно, по наитию: схватили крышку, накрыли ей гроб, обмотали его стальной упаковочной лентой. Мы работали спокойно, но в воздухе витало напряжение. В машине гроб трещал, потому что из него наружу рвался покойник.
А потом дед пришёл ко мне ночью. Я стоял на лестничной клетке в подъезде, а он медленно, грузно поднимался по пролёту этажом ниже из темноты. Освещалась только площадка, с которой я смотрел вниз. Когда он повернулся ко мне, я окаменел от ужаса. Лицо деда было в точности как то, что я видел в гробу: синий с кровью шар, на поверхности которого угадывался рельеф знакомых черт, глаза, как узбекские амулеты кузмунчок, только багровые, с лазурным льдом в них. Я точно знал, во-первых, что это сон, а во-вторых, что это не дед мой, а демон в его обличье. Вдруг прорвалась ясная мысль: демоны питаются страхом. Надо убрать страх!
Эта мысль была как дверь, которую я захлопнул, отгородившись от жуткой какофонии, бренчавшей внутри. Демон замедлился, словно большая страшная кукла, и остановился. Я смотрел на его кошмарное лицо, изо всех сил удерживая внутри себя спасительную тишину, но снаружи, со всех сторон, сверлил, гудел, стрекотал адов джаз, стремясь добраться до моей амигдалы. Я чувствовал, как теряю контроль, и меня вновь захлестывает ужас. Демон продолжил движение.
Я крутанул невидимую ручку громкости, пытаясь уменьшить страх, но безуспешно.
Следующая мысль вспыхнула, как луч маяка: нельзя фокусироваться на нём! Я отвернулся и теперь следил за ним периферическим зрением.
Он остановился, когда был всего в шаге от меня. А затем я проснулся.
Помню, сидел потом в маленьком сквере им. Пушкина на корточках. Набегали волны апрельской печали, накрывая меня пеной обреченности. Словно всё предрешено, будущее уже наступило, и любви нет, смысла тоже нет. Есть только угасание.
Я стоял, как чёрный пористый сугроб посреди этой буйной весны, и упрямо не желал сдаваться, не хотел таять. Созерцал свои руки блуждающим взглядом, поворачивал их, как будто во сне, шевелил пальцами и вдруг ощутил, как из кончиков пальцев вырвались мерцающие лучи, словно струны, на которых я играл невидимую мелодию. Вокруг кистей засиял ореол, и всё вокруг замерло. Только ветер шелестел листвой старых чинар, переплетая их световыми потоками, создавая калейдоскопические узоры в бесконечной высоте.
Чёрный сугроб во мне разлетелся на куски. Я освободился от чего-то тягостного и теперь ясно видел. Не представлял, не рисовал в воображении, а видел!
