Авторские истории

Из-за стола, оторвавшись от чтения бумаг, поднялся молодой человек. Ну, как молодой — для меня, пенсионера, он молодой. На вид лет 30–35. Черноволосый, идеально выбрит. В отлично сидящем, видимо, не самом дешевом черном костюме.

— Иван Иванович, здравствуйте. Проходите, присаживайтесь.

Мужчина указал мне рукой на кресла в углу помещения, окруженные книжными шкафами. Слегка кивнув, я, хромая, направился к указанному месту, опираясь на трость. Сам он сел в кресло напротив. Между креслами стоял небольшой чайный столик.

Хозяин кабинета улыбнулся. Обстановка в этой части помещения напоминала кабинет психолога. Видимо, по задумке это должно было расположить меня к доверительной беседе. Но я-то видел, как он своим холодным взглядом препарировал меня, словно лягушку, и, наверняка, уже составил первоначальное мнение. Уж я-то психологов повидал, работая на государство. Он точно не из них. Понять бы еще, зачем им такие, как я. Ладно, война план покажет. Я в эту игру играть умею: держать эмоции при себе и не болтать лишнего.

Усевшись поудобнее в кресло, я направил взгляд на парня, показывая готовность к диалогу.

— Может, чай или кофе?

— Давайте уже начнем, — я слегка поморщился. Меня немного раздражала его манера начинать разговор. Он пытался создать впечатление, что нам некуда спешить. Но ладно, здесь его поле и правила игры. — Если позже чего-то захочется, я не постесняюсь попросить.

Парень слегка улыбнулся в ответ и взял планшет со стола.

— Итак, приступим. Меня вы можете звать Евгений. Вы же — Иван Иванович Иванов. С вашим досье я в общем и целом ознакомлен. Эта беседа нам необходима для того, чтобы окончательно понять, подходите ли вы нам. Вы понимаете, куда вас направят в случае, если вы полностью устроите компанию?

— В общих чертах.

— Более подробную информацию вам предоставят в случае успешного прохождения тестирования. Здесь бумаги о вашем согласии на прохождение тестов.

Парень протянул мне несколько листов, скрепленных скрепкой. Я наискось пробежался глазами по тексту. Нет смысла досконально его изучать. Захотят кинуть, кинут. И никакой договор не поможет. Поэтому подписал листы, и вернул их не забивая голову лишней информацией.

— Иван Иванович, пройдемте за мной.

Не без труда поднявшись, я взял трость. Наш путь лежал не к той двери, через которую я попал в кабинет, а к неприметной двери, находившейся с торца помещения. Войдя в нее, мы оказались в лаборатории, обставленной техникой непонятного для меня предназначения, с мониторами, на которых отображались какие-то показания. Тут же находились два человека в белых халатах. Один — среднего возраста, лохматый блондин. Второй — пожилой, бодрый старичок в очках, с длинными седыми волосами, перетянутыми в хвост. Он возился с какими-то проводами, не обращая на нас внимания.

Первый, среднего возраста, молча кивнул в знак приветствия и подошел к столу у стены с пробирками.

— Для начала нам необходимо взять анализ вашей крови, чтобы внести корректировки в оборудование для более точных показаний.

Я вопросительно взглянул на Евгения.

— Не переживайте. Нам необходимо составить ваш полный психологический портрет, чтобы понимать, с кем мы работаем и какого результата можем ожидать от вас. Медицинские датчики и оборудование призваны помочь нам в решении поставленных задач.

— Ладно.

Вложив в это «ладно» все свое недовольство, я подошел к столу. Присел, подал руку. Жгут. Работаю кулаком. Отвернулся — с детства такая привычка, не люблю смотреть, как в меня втыкают иголки. Почувствовал укол. С меня сняли жгут, достали иглу и приложили ватку.

Пока я держал вату, меня усадили в кресло с датчиками и начали обвешивать ими. Больше всего датчиков было на голове. В лицо смотрела камера.

— Можете начинать, — сказал блондин в белом халате и сел перед мониторами с показаниями.

Евгений посмотрел на часы, которые скорее являлись дорогим аксессуаром, как раз для таких жестов. Сомневаюсь, что у него в планшете, в который он постоянно заглядывал и что-то помечал, время не показывает.

— Хорошо. Иван Иванович, мне хотелось бы понять вашу мотивацию. Мне нужно, чтобы вы отвечали на вопросы максимально искренне. — Я кивнул. — Почему вы здесь?

— Потому что мне предложили. В моем положении, — я коротко указал взглядом на оставленную трость, — такими предложениями не разбрасываются.

Евгений бросил короткий взгляд в планшет.

— Меня интересует, почему вы выбрали тот путь, который вел вас по жизни и в конечном итоге привел сюда. Интересует ваша мотивация. Что вами движет?

Разглядев вопросительное выражение моего лица, собеседник что-то отметил в своем планшете.

— В вашем личном деле указано, что вы пошли на срочную службу сразу после окончания 10 классов в 1993 году. Почему вы не пошли учиться в институт? Судя по успеваемости и различным грамотам с спортивных соревнований, у вас был неплохой шанс.

Я слегка скривился в ухмылке.

— Я правильно понимаю, что вы из поколения 2010-х годов рождения? — Кивок в ответ. — Сейчас не любят вспоминать те времена. Выбора на самом деле не было. Родители у меня тогда сидели месяцами без зарплаты. А для поступления на бюджет нужна была взятка. Коммерцию родители бы не потянули. Я, конечно, пытался поступить, но увы.

— Можете подробнее рассказать? Меня интересует ваш эмоциональный настрой на тот момент.

Я вздохнул, как будто решаясь на что-то.

— Вы когда-нибудь испытывали отчаяние от осознания, что не знаете, как быть дальше? От непонимания, что делать завтра и вообще?

С институтом, ввиду отсутствия денег на взятку, не сложилось. Да я, если честно, не очень и понимал, куда идти учиться. Страна, в которой мы жили, больше не существовала. Изначальная эйфория постепенно сменилась ужасом от осознания происходящего. Мир вокруг стремительно менялся, и я бы не сказал, что в лучшую сторону. Мы тогда думали, что это ненадолго. Вот сейчас придет кто-то вроде Сталина и наведет порядок. А пока — бардак какой-то, неопределенность. Малоприятное ощущение.

Именно это в 1993 году толкнуло меня, сразу после окончания школы, пойти в армию. Мысль была простой: два года в армии дадут небольшую паузу и возможность подумать, что делать дальше. Может, за это время и дурдом в стране закончится. Я ответил на ваш вопрос?

— Да. Хорошо. Расскажите о вашей срочной службе.

— В сентябре меня призвали, и почти сразу мы уехали на юг нашей необъятной. В свежесформированную бригаду. Не сказать, что служба была сахар, но и ничего невыносимого. В начале октября Белый дом расстреляли. Но мы тогда не в курсе были. Только старослужащие ругались, что увольнительные не дают. Нам ротный потом рассказал. Но как-то это мимо прошло. Другие у нас тогда заботы были.

Я замолчал, погружаясь в свои мысли. Видимо, старческие привычки начали проявляться.

— Сергей Игоревич, у меня здесь указано, что вы были сержантом. Расскажите подробнее.

— Если честно, нечего особо рассказывать. Ротный нормальный мужик был. Видел личный состав. Многие офицеры тогда начали потихоньку забивать на службу. Но не он. А я просто в коллективе нормально держался. Подружился я там с товарищем, Алексей его звали. Мы в школьные годы по соревнованиям знакомы были, на этой почве и сдружились. Мы с ним пару раз со старослужащими цеплялись, но держались друг за друга, это и спасло. Нас особо и не пытались сломать, если честно, ну а мы особо и не нарывались. Поэтому отношения со старослужащими ровные были, ну и иногда вопросы с ними решали за наш призыв. Ну а ротный это видел, вот и наградил нас сначала младшими, когда деды начали увольняться, а потом и сержантами.

— Расскажите о вашем участии в чеченском конфликте.

— В конфликте, — ухмыльнулся я. — Чуть больше чем через год, будучи уже в звании сержанта, мы входили в Чечню. Кто и за что собирался воевать, нам, 19-летним пацанам, было всё равно. В голове на тот момент у нас было одно: «Красная армия всех сильней!». Хотя состояние бригады говорило, что не всё было так просто. Горючку получали незадолго до ввода.

Я ненадолго замолчал. Евгений поднял вопросительный взгляд на меня, оторвавшись от планшета, в котором что-то отмечал. Я продолжил, как будто решившись.

— В итоге 31 декабря мы штурмовали Грозный. Нас знатно раздолбали на вокзале. Подробностей не буду рассказывать, и так история известная. — Я посмотрел на собеседника. — Вы и правда не в курсе? Хотя да, я забываю, как вы молоды. В школе этого не рассказывают. В интернете пишут, что то, как нас раздолбали, было символом неудач в первой кампании. Ротный там остался. Леха тоже там пропал. Пошел со своими пытаться неудобный чердак зачистить, долбали по нам оттуда граником. — Я ненадолго замолчал, вспоминая Лёху. Мы даже не попрощались.

Взял небольшую паузу, чтобы справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Сентиментальным становлюсь на старости лет.

— Скажу, что я еще достаточно легко отделался: остался и жив, и относительно легко ранен. В итоге та война для меня достаточно быстро закончилась. Нас вывели на переформирование, и вскоре я демобилизовался.

Я замолчал, смотря в глаза собеседнику.

— Это всё, что вы можете рассказать о своем участии?

— Если честно, рассказывать особо нечего. Тогда это воспринималось как-то не по-настоящему, как в компьютерной игре. Это потом уже дошло. Многие, кто вышел, рыдали как дети. А у меня какое-то оцепенение было. Я всё ждал Леху, думал, что сейчас он придет, просто вышли в другом месте. Насколько знаю, без вести пропавшими их записали. Скорее всего, чеченцы так тела изуродовали, что и не распознали.

Леху я помнил хорошо. Говорят, что первый убитый помнится всю жизнь. Но там стреляли в нас, мы стреляли в ответ. Сколько было мною убито, и было ли вообще, я не знаю до сих пор. А вот свою личную потерю, товарища, который стоял спиной к моей спине, я запомнил навсегда. Это была моя личная мотивация на долгие годы вперед.

Я до сих пор помню, как он улыбался перед тем, как уйти на тот чердак. «Держись, братишка. Сейчас этих псов выкурим, и домой», — сказал он, и мы просто кивнули друг другу. Тогда мы себе казались мужиками, воинами. Это сейчас, с высоты прожитых лет, я понимаю, что мы были необученными сопляками. Сопляками, которых бросили в жерло войны.

Пауза начала затягиваться, я опять не заметил, как ушел в свои мысли. Недопсихолог, видимо, давал мне прийти в себя.

— В Чечне я после того больше не был. Нас вывели на переформирование. Я попал в госпиталь и дослуживал уже на «большой земле». Демобилизовался уже прапорщиком. Говорят, кого-то там потом даже наградили. Но сразу про нас просто постарались забыть. Как в том анекдоте: «Мы вас не забудем, но и вспоминать не будем».

— Что происходило, когда вы вернулись?

— Да как у всех. Вокруг ничего же не изменилось. Только хуже стало. Я не стал видеть себя в окружающем дурдоме. Дела в стране лучше не становились. Всё катилось к черту. Отец начинал потихоньку спиваться, завод, на котором он работал, закрыли, а новой работы инженер не смог найти. Оттого и бухал. Мать сутками упахивалась за копейки. Работала продавщицей в ларьке и подрабатывала уборщицей. Так что мне надо было срочно решать проблему своей неопределенности. На шее у матери я сидеть не мог, ей и отца хватало.

— Как вы познакомились с Труфановым?

— В спортзале. Мне тогда ребята, с которыми я занимался в школьные годы спортом, предложили поработать у них в конторе. По сути, бандиты, коммерсантов и рынки крышевали. Но тогда это было не столь очевидно. После одного случая, «взятия под крышу», я понял, что это не мое. Но и уходить в никуда нищенствовать не хотелось. А тут на тренировке он сначала ко мне в спарринг встал. После спаррингов я любил посидеть, посмотреть на зал, пока остываю. Он присел рядом, начал разговор. Потом предложил ехать в Приднестровье.

— Просто предложил?

— Нет. Мы несколько раз с ним разговаривали после тренировок. Он уже ездил до этого на Балканы, в 95-м ранен был, две пули на каком-то перекрестке поймал. Долго лечился и как раз восстанавливался после ранения. В двадцать разница в пять-десять лет воспринимается иначе. Мне казалось, что со мной делится опытом состоявшийся и умудренный опытом мужчина. Общались на общие темы. О причинах происходящего вокруг. Он рассказывал, кто на самом деле стоит за тем или иным конфликтом. Я вообще любил с ним обсуждать предпосылки и причины происходящего. Но это потом. А тогда я поделился с ним неопределенностью, и он предложил ехать добровольцем в Приднестровье.

— И вы сразу согласились?

— Не сразу. Глядя на пиздец, который творился вокруг, служба в армии вспоминалась с теплотой. Плохое быстро забывается. И если честно, в глубине мальчишеской души хотелось поквитаться за пацанов. Игорь тогда на многие вещи глаза открыл. Сделал так, что я вроде бы и сам понял, а по факту привел меня к тем выводам.

В Приднестровье как раз ждали продолжения. Набирали добровольцев и платили неплохо. Я сначала сомневался. Но после случая с «коллегами» решился.

— Что происходило в Приднестровье?

— Рассказывать особо нечего про ту командировку, спокойно было. Обычная работа. Игорь там за меня плотно взялся, многому меня учил. Может, потенциал какой во мне увидел. Познакомил меня со многими.

— У меня сказано, что вы участвовали в конфликте в Югославии.

— В 99-м ездили за свой счет. Игорь сорвался, когда начали бомбить Белград. Ну и я с ним. Бардак там был страшный. Там под Приштиной я получил второе ранение. Потом почти год дома лечился.

— Чем занимались в это время?

— Хотел в институт поступить. На истфак. Готовился. Но там вторая чеченская в самом разгаре была. Не усидел, подписался.

— Как вы оказались в Главном разведывательном управлении?

— Игорь помог к отчаянным ребятам попасть. Рассказывать, извините, не имею права. Там три года и пролазали по горам.

— Как получилось, что вы вновь вернулись на путь наемника?

— Я в 2004-м, когда вернулся, всё-таки поступил. И даже три года отучился. А в 2007-м на меня снова Игорь вышел. Предложил встретиться. Рассказал, что всю гусиную вольницу государство под крыло взяло, и теперь они гордо именуются ЧВК. На американский манер.

Я позволил себе ухмылку.

— Мы тогда с ним хорошенько выпили, обсуждали происходящее в мире, как в старые добрые времена. Про то, как американцы лихо машут мечом на Ближнем Востоке. Про то, как они пытаются подгрести под себя весь мир. Про Мюнхенскую речь. Про то, что ждут нас веселые времена из-за этого. Ну он и предложил продолжить делать то, что мы умеем хорошо. А у меня, если честно, с гражданской жизнью не особо клеилось. Да и учеба как-то радости не приносила. Перспектив в общем не видел. Я и согласился.

— Расскажите вкратце, что происходило в период вашей работы в ЧВК.

— Если вкратце, — я почесал подбородок, как бы обдумывая, что сказать. — Сначала в Грузии были. Еще до конфликта разведку проводили. Нашу страну, видимо, по носу хотели тогда щелкнуть побольнее. Наши готовились как могли. Кадровых заслать не могли, а от нас, если попадемся, можно откреститься. Потом долго в Африке вопросы решали, в разных местах. Местных готовили, сами немного побегали. На Донбассе тоже отметились, но там уже в частном порядке. Туда тогда много бывших «гусей» слетелось. В 2016-м в составе конторы в Сирию поехали. Но у нас там свои задачи были. Хотя и с вояками тоже работали. Игорь под Дейр-эз-Зором погиб в 2018-м. Ну ничего, я за него с процентами рассчитался.

Я ненадолго замолчал, гася внутренние переживания, чтобы не болтать лишнего.

— Пальмиру наши ребята брали. Правда потом Пальмиру у нас украли. Но да ладно, не за славу работали.

В 2022-м на родину вернулись. Не отдыхать. Там уже все знали, чем мы занимаемся. Ну а после «Мятежа» разброд начался. Кто в Беларуси остался, кто на отдых отправился. Я добровольцем пошел. Там война уже другая совсем была. В 2025-м получил третье ранение и потерял ногу. На этом, собственно, мой боевой путь и закончился. После того как в себя пришел, инструктором в Африке работал. Потом уже по состоянию на пенсию ушел.

Я замолчал. Пауза начинала затягиваться. Собеседник что-то читал в планшете. Заговорил он неожиданно, не отрывая глаз от гаджета.

— И всё же, Иван Иванович, почему вы согласились на предложение нашей корпорации, не зная подробностей предложения?

— Подробности, я думаю, вы мне, когда надо, скажете. Я научился за много лет лишние вопросы не задавать — так живешь дольше. А в остальном, я знаю, что ваш проект курируется государством. Я семьи не нажил, знакомые и друзья похоронены по всему миру. Из наших мало кто вообще до старости доживает. Надоело мне одному по музеям ходить. Да и по книгам, которые хотел прочитать, все гештальты закрыл. Наверное, мне просто скучно на пенсии. Ну и предложение еще послужить, в моем почтенном возрасте, интригует. Мне не так много осталось.

Собеседник что-то отстучал в планшете. Поднял на меня глаза.

— Предварительно могу сказать, у вас довольно высокие шансы. Последний вопрос и предлагаю на сегодня закончить. Что для вас значит слово «Родина»?

Седой, что начал активно нажимать на своей клавиатуре. Евгений начал пристально на меня смотреть, будто ожидая чего-то. Я почувствовал, что мое сознание начинает уплывать. «Переутомился, что ли», — мелькнула мысль в голове.

— Можно… воды…

— Да откуда я знаю, Таня? Ты так говоришь, словно я это нарочно!

— Я тебе говорила, чтобы ты не отходил от плана! Это всё твое оппозиционное мышление и пиво с кальмарами в обед. Загубить такой отпуск… — дулась жена, глядя на тлеющий закат.

— Ты права, я сам виноват, — еле разлеплял губы курортный диссидент. — Вы, главное, отдохните, а обо мне не беспокойтесь. Твоей аптечкой можно было бы средневековую Европу спасти от чумы — что там отравление и жар! Пару дней — и я к вам присоединюсь. Детям, главное, дай повеселиться.

— Так и сделаю, — твердо заявила главнокомандующая. — Им это должно запомниться, да и мне, пожалуй, тоже. А ты сам виноват.

— Безусловно. А теперь оставь меня и ступай спать в соседней номер, чтобы тоже не подхватить эту хворь, — отрешенно изложил свою волю Бирюков и закрыл глаза.

Ранним утром Бирюкова составила короткую инструкцию на семь листов для мужа и, подготовив ему всё необходимое для лечения, забрала сонных детей на пешую прогулку к каким-то невероятно «ценным» развалинам на вершине горы.

Ближе к обеду Коля почувствовал себя лучше. Температура спа́ла, живот угомонился; проклевывался легкий голод. Рискнув спуститься в кафе при отеле, Коля обнаружил там только алкоголь. Кухня сегодня не работала. Пришлось пойти чуть дальше. Улица, где они поселились, была сплошь усеяна шашлычными. Ввиду отсутствия разнообразия, Коля зашел в ближайшую и попросил чего-нибудь диетического.

— Бэри курица. Птица — самый диэтический продукт, — посоветовал официант, он же шашлычник, он же бармен и директор.

— Грудка есть?

— Нэт. Есть только крылья с соусом сацэбэли! Пальчики оближэшь!

— А что-то более диетическое? — засомневался Коля, глядя на свои пальцы.

— Бэри барашка, он травку кушал, очэнь стройный был. Или вот поросенок, его гастрит убил, всю жизнь на диэтах провел. К мясу советую домашнэе вино, помогает при отравлэнии, — уверял официант.

— Это как же?

— Выпиваешь стаканчик и напрочь забываешь о нэдуге.

Коля взял три вида шашлыка, лепешку, овощи и бутылку домашнего вина — для уверенности.

Зайдя в номер, он осторожно съел кусочек мяса и хотел выждать пятнадцать минут, но не сдержался и набросился на всё сразу. Через двадцать минут, когда мясо уже не лезло, стало ясно, что опасность миновала. Повар не обманул. Коля хотел было собраться и нагнать семью. Он засунул руку в сумку, чтобы достать плавки, но наткнулся на книгу, которую взял с собой безо всякой надежды. Соблазн был велик, и Коля решил, что ему рано выписываться с больничного.

За окном шумел прибой, обгоревшие люди лениво перебегали от тени к тени, слышался детский плач. Обдуваемый морским воздухом из кондиционера, страдалец лежал на кровати, потягивал вино и наслаждался чтением.

Ближе к полднику с улицы послышались родные голоса. Спрятав улики под кровать, Коля сложил руки на груди и изобразил невероятные страдания.

Открылась дверь, первыми в номер ворвались дети, а уже потом — сквозняк. Покрытые тремя слоями коктейля из кремов «для» и «после» загара, сорванцы принялись скакать на одре отца.

— Мы так классно погуляли! — в голосе усталой жены звучали лживые нотки. — Дети, живо подтвердите, чтобы вашего отца зависть замучила и он скорее выздоровел.

— Очень классно! — любимые наследники скакали, взбалтывая внутри отца все недавно съеденные им «медикаменты».

— Дети, оставьте папу в покое, ему плохо! Коля, а что у тебя с лицом? — спросила жена.

—А что с ним? — забеспокоился муж.

— Блестит странно, да и глаза какие-то туманные.

— Это симптомы, — вытер салфеткой шашлычный жир с губ Коля. — Кальмары всё еще пытаются поднять восстание во мне, но я его подавляю лоперамидом и углем. Думаю, что к вечеру падет последний оплот, и я к вам вернусь. А вы идите, не тратьте на меня время, я книжку почитаю, — достал Коля из-под подушки доказательство своего прилежного поведения.

— Ну ладно, — кивнула жена, — лечись. Лежи в постели, пей лекарства и много жидкостей. Скорее поправишься — скорее отдохнешь. Жалко будет потерять отпуск, ты же столько работал. И детей весь день не видишь…

— Жалко, жалко, — простонал Коля и натурально изобразил невероятную скорбь.

Семья ушла.

Коля прочитал треть книги и понял, что ему необходимо размяться и выгулять своих микробов. Далеко ходить не стал, дабы жена не заподозрила его в нарушении постельного заключения. Спустившись на первый этаж, Коля заглянул в бар и взял еще немного жидкостей, как советовала супруга.

Сделав три шага в сторону, он заметил дверь с интригующей надписью «SPA». Внутри ему обещали райское наслаждение, а еще исцеление от всех возможных недугов. «То, что доктор прописал», — обрадовался Коля.

Следующие два часа он провел в обществе лечебной грязи, хамама, рук массажиста и охлажденного хереса. В борьбе с иммунитетом Колин недуг проигрывал по всем фронтам.

Жена и дети явились после ужина и застали отца, мирно спящего поперек кровати. Кожа его была красной от процедур, а сам Коля издавал какие-то странные звуки, напоминающие всхлипы умирающего бегемота. На самом деле он просто причмокивал от удовольствия во сне.

— Бедняжечка мой, мучается, аж покраснел, — с сожалением произнесла Таня и, развернув Колю как полагается, отправилась спать к детям.

***

— Может, в больницу? — спросила утром Таня, когда муж заявил, что не уверен в своем скором исцелении.

— Ни в коем случае! Тогда отпуск будет испорчен у всех! — протестовал страдалец. — Мне намного лучше, просто надо еще денек-другой отлежаться. Идите, вас там дельфины уже заждались.

— Уверен?

— Сто процентов, — кивнул Николай и пообещал выжить во что бы то ни стало. — Голод, холод и покой — мои верные соратники.

— Хорошо. Мы сегодня автобусную экскурсию взяли на водопады, нас до вечера не будет.

Коля представил этот автобус: потные родители кричат на шумных потных детей, а потный водитель потными руками крутит потный руль. А еще эти водопады, больше напоминающие протечку в бойлерной.

— Отдохните там за меня.

Колина трагедия растрогала бы целый полк Станиславских. Семья ушла.

Не теряя времени, Бирюков вышел из номера прямо в халате и по перилам заскользил в кафе, где его уже ждала пол-литровая чашка кофе и глазунья с сосисками.

— Господи, как же здорово, что не овсянка, Берримор, — смаковал Коля вредные жиры и углеводы, запивая всё это бурой жидкостью.

Разделавшись с завтраком, он задумался над лечебно-профилактической программой. Под рукой у него имелись все необходимые кабинеты: бассейн, бильярдная, спортзал, хамам, диетическая кухня. Коля чувствовал себя Адамом, сорвавшим запретный плод в райском отпуске, дарованном ему женой и детьми, но искушение было так соблазнительно, что он смирился с заточением в грешном отеле.

Вечером на веранду, где Коля полоскал горло Aperol spritz, начали стекаться другие пациенты стационарного отпуска. Обгорелые, отравившиеся, травмированные — они собирались за большим столом, чтобы сыграть в карты, выкурить сигару, выпить кофе или стопочку лечебного бальзама. Каждый из них имел в арсенале тяжелый диагноз, а их жены, тещи, дети, братья и сестры храбро принимали на себя все прелести курортного отпуска.

— Жаль, что мы тут в заточении из-за своих болезней, — лениво жаловались мужчины.

— Да, с таким же успехом можно было остаться дома, но главное, чтобы семья отдохнула, — звучало в ответ.

Другие страдальцы согласно кивали, и тут же начиналась партия в карты и разговоры обо всем на свете.

Под разными предлогами Коля продолжал лечиться и отказывался покидать пределы отеля и отправляться в больницу, дабы не заразить весь курорт. «Родные стены — лучший доктор!» — ласково отзывался Коля о своем номере.

— Мне кажется, или ты прибавил в весе? — спросила через неделю Таня, глядя на налившиеся розовые щеки мужа. — Ты чем питаешься?

— Исключительно диетической едой, — уклончиво ответил тот и, вспомнив стейк из бычка-вегетарианца, съеденный за ужином, облизнулся.

— Мне так жаль, что у нас не вышло семейного отпуска, — взяла за руку мужа Бирюкова.

— И мне, мне тоже очень жаль, я совсем не вижу моря. Но мне так плохо…

— Но чтоб тебе было спокойно, знай, что мы с детьми прекрасно проводим время. Я давно так не отдыхала. Ты же не в обиде?

Коля попытался изобразить зависть, но с каждым разом он играл всё хуже, и жена начала подозревать саботаж.

Следующим утром семья, как обычно, удалилась бродить по жутко интересным внутренностям гор. Дождавшись, пока его любимые спелеологи снимутся с якоря и пропадут из поля зрения, Коля сделал несколько заказов по телефону и, привычно запахнув халат, вышел на завтрак, который ему теперь подавали прямо в SPA. Там-то его и взяли с поличным.

Коля уже открыл рот, чтобы запихнуть в него огромный бутерброд с рыбой и ракетой взмыть в космос удовольствий, когда из грязевой ванны, точно спецназ из укрытия, восстала Таня. Из соседних ванн выросли еще два маленьких грязных оперативника, отчего у Колиной ракеты счастья чуть не случился сброс сразу всех ступеней на моменте взлета.

— Значит, говоришь, хворь лютая, не хочешь заразить семью кишечными палочками?

— Я-я-я-я… — подавал сигнал бедствия Николай, терпя крушение.

— Так и знала, что ты нарочно все придумал! Я так старалась, хотела, чтобы ты нормально отдохнул. Ты же весь год ныл про то, как устал, а ты просто взял и…

— И нормально отдохнул, — закончил за жену Бирюков.

— То есть отдых отдельно без семьи — это нормально?!

— Да, — не видя смысла больше врать, признался Коля. — Я сто лет так не отдыхал. Тань, я понимаю, как это все выглядит, но я не сделал ничего плохого. Просто ел, спал, ходил в бассейн, читал книгу, смотрел телек и общался с другими «больными». Никаких измен, гулянок и прочего непотребства.

— Ты вел двойную жизнь!

— Да, мне надо было немного побыть в тишине и покое! Ты не представляешь, какой это кайф — просто побыть одному. И никакое море не нужно. Спасибо тебе за эту возможность!

— Ты правда хорошо провел время? — сдалась наконец супруга, чувствуя, что нельзя планировать то, что просто требует сердце.

— Правда, — с любовью ответил Коля.

— Хорошо. Я тебя понимаю.

— Правда? — просиял лицом Коля и хотел уже стартануть в космос, как вдруг жена подошла к нему, выхватила бутерброд и, надкусив, сказала:

— У нас еще неделя, забирай спиногрызов и езжайте смотреть пещеры.

— Таня!

— Не танькай мне, — чавкала Бирюкова. — У меня, между прочим, мигрень разыгралась, плохо себя чувствую, требуется лечение. А ты, как человек, укрепивший иммунитет, должен теперь перенять эстафету. Всё, шуруйте, — вручила она двоих перемазанных детенышей мужу и, вытолкав их из SPA, начала процесс экстренного восстановления.

Александр Райн

Друзья, приглашаю вас в свой телеграм канал https://t.me/RaynAlexandr Там я публикую не только рассказы, но и заметки из жизни и новости о выходе книг

Он жил в те времена, когда свет горел в этих окнах. Когда эти стены слышали человеческие голоса. Он помнил эти города, их запахи, их ритм. Пусть истерзанными, пусть под натиском ужасных тварей, но живыми. И теперь он видел их так — груды камня, пыль и беспорядочно раскиданные куски некогда упорядоченного мира.

Двое мужчин бежали быстро, уверенно лавируя между стволами деревьев и остатками бетонных плит. В движении их силуэты почти сливались с ночной тенью. Они уже миновали основную часть руин и приближались к очередному островку леса.

— А ничего, что мы оставили его в стогу на улице? — Как бы между делом спросил Мирук.

Ирвон ухмыльнулся, не сбавляя темпа.

— Всё будет нормально. Район тот тихий, ночи пока тёплые. Тем более, сено за день прогрелось, да и защищает от ночной прохлады лучше, чем мог бы он сам, завалившись под забором. А полный кошелёк не оставит ему времени думать, что же ночью случилось. Тем более после такой попойки…

Он не успел договорить, как зацепился за корень массивного дерева, спускавшийся с груды бетонных обломков прямо на их пути.

— Чёрт бы побрал эту дикую природу! — Ирвон споткнулся, больно ударившись ногой, но тут же выпрямился, размял ушибленное место и догнал товарища. — Какая-то она слишком дикая!

Лес вокруг был почти безмолвным. Время от времени вдалеке раздавался ночной крик птицы, потревоженной движением. Луна нависала над их головами огромным диском, холодным, равнодушным, освещая каждый изгиб рельефа.

— Эх, знать бы, насколько успел вымахать этот одичалый, — пробормотал Ирвон, пробираясь сквозь ночные заросли, стараясь не отставать от следопыта. — Было бы неприятно узнать, что он тут местной горой прикидывается в свободное от пугания пьяных охотников время.

— Сколько живёшь, а дальше носа смотреть не научился, — с усмешкой отозвался Мирук. В его голосе не было злобы, скорее лёгкое, дружеское сочувствие.

— На опушке, где мы разошлись, пень стоял, — продолжил он. — Опалённый с одной стороны, трава клочьями вздёрнута. Это, скорее всего, наш одичалый наследил. Отметины небольшие, опалины поверхностные. Если бы не яркая луна, можно было бы и проглядеть. Совсем ещё малыш. Полыхнул и сам же испугался.

— Сколько, сколько… — Ирвон отмахнулся, бросая взгляд через плечо. — Сколько живу, а всё больше по городам да сёлам обитаю. Там моя вотчина. Это вы из лесов почти не вылезаете.

— У страха глаза велики. — Мирук слегка склонил голову набок, не забывая осматривать местность.

— С одной стороны, хорошо, — Ирвон слегка замедлил шаг, ему что-то показалось в зарослях. — А с другой…

— А с другой, — Мирук кивнул, утвердительно заканчивая мысль за него, — тут где-то в панике бегает установка по организации пожарищ.

Ирвон тихо выругался.

— Лето и правда засушливое выдалось, — продолжил следопыт. — Действительно, нужно торопиться, пока не лишились урожая… или деревни какой.

Тишина между ними стала гнетущей. Вдалеке послышался крик ночной птицы, и Ирвон бросил короткий взгляд вверх, но ничего, кроме ветвей, медленно раскачивающихся под лунным светом, не увидел.

— Слушай, Ирвон… — Вдруг неуверенно начал Мирук.

— М?

— Чего Армир так за развитие радеет? Я слышал, он и Драгуна часто навещает, чтобы книги какие-то переписывать.

Ирвон на ходу пригладил волосы и чуть замедлил шаг.

— Ты замечал, — начал он немного издалека после короткой паузы, — что в наших рядах поэтов почти не осталось?

— Угу…

— А ты не задумывался, почему?

— Да как-то не до этого было, — признался следопыт, перепрыгивая корень, уходящий в грунт.

— Дело в том, что у наших поэтов очень популярна одна вещь. Они окунаются в самые разные жизни и рассказывают о них, пережив все сложности, так сказать, на своей собственной шкуре.

Мирук поморщился.

— Ёлки-палки… — протянул он, понимая, к чему ведёт разговор. — Засыпают?

— Засыпают… — Ирвон коротко кивнул. — И не только они. То, что одичалых становится больше, ты точно должен был заметить.

— Есть такое дело, — неохотно признал Мирук. — Но я думал, это связано с тем, что многие родились ещё в начале войны, а лет-то уже прошло сколько…

— Может, конечно, и с этим связано тоже…

Ирвон не успел договорить — сверху, словно камень, с шумом рухнул тёмный комок, приземлившись прямо перед ними.

Мирук инстинктивно остановился, а Ирвон, не ожидая такого поворота, налетел ему на спину, едва не сбив с ног.

Короткий выдох — и вот перед ними уже стоял один из связных, чёрный силуэт с едва различимыми чертами лица. Он быстро заговорил, указывая в сторону. Ирвон уловил лишь несколько ключевых слов, прежде чем связной, выслушав ответ, молча взмыл вверх, скрываясь за кронами деревьев.

— Меняем курс, не отставай, — бросил Мирук, уже набирая скорость.

Они взяли немного левее, ускоряясь. Лес шептал, цеплял одежду ветками, но их это не замедляло. Несмотря на спешку, они внимательно осматривали округу.

Вскоре впереди показались ещё двое — следопыт и молодая девушка-связная. Их тени двигались синхронно, почти беззвучно, будто они были частью самого леса.

Обменявшись с ними короткими кивками, Ирвон спросил:

— Мирук, что-то случилось?

— Сверху видели тусклую вспышку, — не сбавляя шага, махнул рукой вперёд Мирук. — Пара километров отсюда. Так что начинаем прочёсывать внимательнее.

— Наверху остаются трое. — уточнил следопыт. — А остальные присоединились к нам.

— Кольцом идут. — Пояснила девушка связная.

— Отлично, — Мирук кивнул. — Пока делаем ставку на поляну. Там выход породы, а среди камней виднеется пещера. До неё рукой подать.

Лес начал редеть, между деревьями мелькали каменные выступы, покрытые мхом.

И действительно, через несколько минут впереди появилась поляна. Лунный свет заливал её, делая контуры валунов чётче. Среди них виднелось углубление, уходящее под скалистый выступ.

Тут уже были Армир и Кон.

Армир, в своём привычном обличии пожилого мужчины, стоял в стороне, задумчиво осматривая следы на земле. Кон, присев на корточки, внимательно рассматривал что-то в руках.

— А вот и наше гнёздышко… — Кон приподнял небольшой, мерцающий на свету осколок скорлупы.

Он выпрямился, ухмыляясь.

— Не так давно вылупился.

Армир выглянул из-за плеча следопыта.

— Вот так чудеса… — протянул он, прищурившись. — И как только попал сюда?..

— Новости одна другой хуже, — пробормотал Кон, смахнув пальцем с осколка налипшую грязь. — Кто-то действительно промышляет воровством из гнезда.

— А это не мог быть забвенец? — Армир нахмурился.

— Нет. — Кон покачал головой. — Стаи забвенцев и одиночек мы отслеживаем, в этих широтах гнёзд они не создавали. А там, в логове, тряпья натаскано и… кости человеческие лежат. Такое сложно пропустить.

На мгновение повисла тишина. Вдалеке, в лесу, тревожно ухнула птица, будто подтверждая его слова.

— Но больше, чем воровство, меня беспокоит другое, — Кон сжал осколок в ладони. — Подселение. Мирук, — он поднял взгляд, — что у нас по неучтённым одичалым?

— Только двое. И те довольно давно. — Следопыт говорил ровно, но напряжение в его голосе было ощутимо. — Оба ничего не помнят, сейчас при гнезде, под присмотром Шары. Это третий.

— Дела… — Ирвон протянул слово, словно пробуя его на вкус.

— Армир, берегись!

Все обернулись, но не успели среагировать — Армир уже катился кубарем по склону, сцепившись с тёмной, шипящей массой.

Спуск был коротким, но насыщенным. Камни и трава летели в стороны, мелькали крылья, хвост, острые когти царапали землю. На несколько мгновений это выглядело как схватка, но когда они достигли подножия холма, клубок распался, и стало ясно, что это вовсе не битва.

Один из драконов — маленький, чуть больше человеческого роста — с шипением отпрянул в сторону, обнажив клыки. Второй, в десять раз больше, остался лежать на земле, прижимаясь к траве. Он утробно урчал, щуря глаза, всем видом показывая, что не собирается нападать.

Склон затрещал под тяжёлыми шагами. Ещё четверо драконов, совсем недавно ходившие в облике людей, осторожно спускались вниз, стараясь не спугнуть малыша.

Армир медленно прижал морду к земле и с приглушённым рокотом выпустил из ноздрей тонкую струю пламени. Едва заметную, почти дружескую.

Малыш резко вытянул передние лапы, как будто хотел встать на цыпочки. Он наклонял голову то так, то эдак, словно не мог поверить в происходящее. Неужели он такой не один.

Четверо спускавшихся драконов поняли, что малыш не собирается убегать, и расселись полукругом, наблюдая за происходящим.

И тут над поляной пробежала огромная тень.

На миг всё словно замерло — лунный свет померк, скрытый за массивными силуэтами существ в небе.

Малыш поднял голову. Его зрачки расширились, когти вонзились в землю, а хвост дёрнулся от возбуждения.

Над ними, паря в воздухе, кружил ещё десяток таких же существ, как он сам.

От переизбытка чувств малыш попытался что-то рыкнуть, но вместо этого из пасти вырвалась маленькая, но яркая вспышка пламени. Он тут же отскочил в сторону, испуганно раздувая ноздри.

Его поймал Армир.

Он прижал малыша к себе, всё так же утробно урча, и, совсем неосознанно, вспомнил себя маленьким.

Когда он сам только вылупился.

Тогда мир пах не хвоей, не землёй, а бензином и горящим каменным углём.

Тогда воздух звенел от выстрелов, белый был цветом смерти, а изнуряющие тренировки и бои заменяли игры.

Тогда, в прошлом.

Но сейчас... Сейчас он здесь.

Он крепче прижал малыша, ощущая его дрожь, и мягко, чуть громче, чем шёпотом, произнёс:

— Всё хорошо. Не бойся. Мы поможем тебе…

Герр Грубер, подобно многим рабочим Австрии тридцатых годов двадцатого века, попал под влияние разгоравшегося в стране коммунизма: он костерил буржуев на чем свет стоит, сетовал на тяжелые условия и возмутительно низкий оклад, однако трудился, не покладая рук. Вот и теперь, оставшись в одиночестве, мужчина осыпал ругательствами заправил железной дороги, сокративших штат ремонтников в угоду собственному обогащению и вынудивших Якова волочиться через темный лес.

Яков однако удалялся от станции, и чем дольше он шагал, тем сильнее смыкалась вокруг него мгла, а лес начинал заигрывать с воображением гостя, как делал это тысячи лет назад. Двигаться дальше становилось тяжело. Тогда рабочий достал из кармана электрический фонарик, взобрался на невысокую насыпь и продолжил идти уже по шпалам, хоть и опасался некстати споткнуться.

Вдруг герр Грубер остановился, и снег, воспользовавшись минутным замешательством человека, лег ему на плечи.

- А это что такое? - рабочий тщательно осветил пути. - Что за чертовщина.

На участке дороги прямо перед ним были частично разобраны рельсы. Яков мазнул фонариком по округе, тщетно пытаясь выведать как это могло произойти, но нашел лишь рельсовые соединения, лежащие неподалеку. Наехав на такой участок, поезд обязательно пойдет под откос. Рабочий сразу понял, что это не было простой поломкой, и устранить ее надлежало срочно - прежде, чем здесь пройдет следующий поезд - но времени, оказавшегося в его распоряжении, было недостаточно для того, чтобы забрать со станции инструмент и успеть вернуться обратно.

Герр Грубер принялся шарить в карманах рабочей куртки, при этом луч фонарика всякий раз тревожно скользил по угрюмому лесу. Тихо качнулись ветви, но рабочего это не занимало: запасных винтов не нашлось. Выругавшись, мужчина торопливо подхватил соединительные пластины и приладил их к рельсам, однако без крепления от них не было проку. Тогда Яков решился на отчаянный и ничего не суливший шаг: он скинул тяжелые рукавицы и принялся шарить голой рукой в свежевыпавшем снегу, тщась найти хоть что-то. Хотя бы пару винтов! Закрепить хотя бы одно соединение!

Вдруг выпрямился и близоруко прищурился, глядя вдаль - не мелькнет ли на горизонте яркий луч от паровоза? Однако лес вставал вокруг такой непреодолимой стеной тьмы, что казалось, будто фонарик, зажатый в зубах рабочего, был последним во всем мире островком света. Мужчина тяжело выдохнул, и пополз вдоль путей на четвереньках, обшаривая каждый метр земли, но поиски давались все труднее и становились все отчаяннее, пока наконец окоченевшие пальцы, почти переставшие различать предметы, не наткнулись на округлый корпус. Винт! Яков радостно воскликнул и поднес находку к глазам, чтобы убедиться в исправности резьбы.

Удача в этот день благоволила Якову Груберу и всем пассажирам, и экипажу поезда, несущегося от станции Анзбах - винт, как и несколько найденных других, годился для работы.

Яков, как мог, отремонтировал неисправность, неловко натянул варежки на закоченевшие руки и поспешил к ближайшему блокпосту.

Рабочий торопился. Высматривая другие неисправности полотна, он пытался бежать быстрее поезда, нагонявшего его сзади. Одно слово: диверсия. Кто-то намеренно разобрал рельсы на участке Анзбах - Унтер-Оберндорф. Сотни людей могли пострадать этим вечером, и Яков бежал вперед, уже не опасаясь споткнуться, как вдруг в лицо ему ударил яркий свет - с холма, оглашая округу стуком колес, мчался поезд. Мужчина мотнулся в сторону, освобождая пути, и с замиранием сердца следил, как мимо проносится состав. Как мелькают беззаботные лица в светлых окнах вагона-ресторана. Яков ошибся, и следующий поезд не преследовал его, а несся ему навстречу. Дорога на Анзбах безопасна, а значит можно никуда не спешить.

Спустя полчаса рабочий распахнул двери расположенного близ железной дороги маленького домика, кивнул сидящему внутри мужчине и сказал:

- Телеграфируй. Нужна полиция. На дороге диверсия. А мне нужно быть на станции Унтер-Оберндорф.

Обитатели блокпоста засуетились, Яков же, покрепче устроив шапку, отправился к Унтер-Оберндорф, где его и встретила группа полицейских. Эти мужчины осмотрели железнодорожника без тени тревоги на лице, что Якова не удивило, и приступили к неторопливому допросу.

- На каком участке вы видели поломку, герр Грубер? В чем она выражалась? - Один спрашивал, а второй размашисто вносил записи в блокнот. - Почему вы сочли это диверсией?

- Господа, - вмешался начальник станции, - можно ли не задерживать герра Грубера надолго? Видите ли, еще несколько работ требуют его неотложного внимания…

- Еще диверсии? - спросил усатый седой комиссар и тут же нахмурился.

- Нет, что вы, что вы… - отступил начальник. - Мелочь. Текущие работы.

- Тогда не препятствуйте блюстителям порядка, - откликнулся второй.

После этого расспросы возобновились будто бы с большим пристрастием, и окончание их Яков встретил с облегчением, но толком не успел перевести дух.

- Пойдемте, герр Грубер, - напомнил о себе начальник станции. - Там неисправность вагона…

Полиция добралась на место, указанное рабочим, и осмотрела окрестности, однако следов преступника, как и признаков другой диверсии, обнаружено не было. Аварии в тот вечер не произошло, поэтому полицейские вскоре составили протокол о прекращении поисков неизвестного преступника, расследование было приостановлено, и дело отправлено в архив. Про Якова Грубера полиция больше не вспоминала.

Но никто тогда не подозревал, что попытка пустить поезд под откос повторится вновь…

Когда я учился в школе милиции, там работала забавная бабушка, она сидела в каптёрке и выдавала белье, матрасы и одеяла курсантам, которые жили в общежитии, звали её Степанида Егоровна. Она была грозная и ответственная, носила синий халат, косынку и громадные очки, которые увеличивали её глаза раз в десять. А ещё она медленно ходила, шаркая в резиновых калошах надетых на шерстяные носки. Егоровна никак не гармонировал с обстановкой заведения МВД, но никто не делал ей замечаний. Курсанты её побаивались, в плохом настроении она могла не выдать постельное бельё или матрас, потом спи как знаешь. Во время обеда, она выходила из каптёрки и шла в столовую, чтобы собрать в пакет остатки еды из курсантских тарелок, как она говорила - «для собачек». При этом, она не дожидалась когда курсант доест, а брала тарелку со стола и вытряхивала содержимое в пакет, сверкая очками. Поэтому, когда Егоровна шаркала по столовой, все начинали есть с удвоенной скоростью. И вот как-то наблюдая за тем, как она медленно несёт пакет еды, я сказал своему другу:
- Серёга, а знаешь почему Егоровну все уважают и боятся, а офицеры не делают ей замечания? Она мать нашего генерала! Конечно, я это придумал для хохмы. Серёга и ещё пару ребят стали всерьёз спрашивать, откуда я это знаю. И тут, как говорится, Остапа понесло.
- Я рассказал им, как приехала к нам делегация из МВД, пару генералов и какие-то важные полковники, наш генерал их водил по школе милиции и всё показывал. И вот стоят эти начальники у доски почёта, а наш им что-то рассказывает. Тут из каптёрки выходит Егоровна и шаркает в их сторону, все оборачиваются, а генерал наш делает ей страшные глаза, мол - нельзя! А она всё равно шаркает и звук такой противный. Подходит Егоровна к сыну-генералу, протягивает пакет, а там еда столовская, и говорит скрипучим голосом: - Сашка, поешь, весь день же на ногах, остынет! Генерал стесняется, краснеет, загораживает родительницу спиной от комиссии и тихо так в усы:
- Мама, ступайте, я занят, потом поем!
Моя история получила распространение среди офицеров. Егоровну, зауважали, заменили дверь в каптёрке, повесили новую табличку, а пакеты с едой «для собачек» наряд стал доставлять лично.

Алехин:

– Вы это серьезно, мужики?

Шекспир:

– Вся жизнь – театр, а люди в нем – актеры...

Алехин:

– И что с того?

Жорик:

– А театр – игра, и все мы в ней игроки...

Сунь Дзы:

– Суровая игра, читай, война, и все мы в ней бойцы...

Шульц:

– Военно-стратегическая игра, в том числе и шахматы...

Гриша:

– И все мы в ней шахматисты.

Алехин(вздохнув и усевшись за доску напротив Шекспира):

– Задавили меня психологически, мужики, аж в оборону уйти захотелось. Чур, я играю черными!

Партия началась.

Первый ход белыми был взят Шекспиром из учебника, и напортачить тут было невозможно.

Алехин сделал ответный ход, и Уильям понимая, что ни хера не понимает, вызвал на совет Стейница и Фишера. Откуда эти двое взялись? Ну так, среда же!

Алехин:

– Решил уравнять шансы? Ладно, Стейница знаю, а второй советник кто такой?

Фишер:

– Умер много позже тебя, но еще тот красавец в шахматах.

Алехин:

– Ага, значит изучал все мои партии, благодарю за компромат...

Фишер(поджал с досады губу, и шепнул Шекспиру):

– Лошадью ходи, лошадью!

Стейниц(во второе ухо Уильяму)

– Слонов на середину выводи, они в "миттельшпиле" сильнее лошадей будут...

Сунь Дзы:

– Вы еще подеритесь! Война проиграна заранее, если в военном совете раздрай во мнениях и полная потеря субординации.

Гриша-сценарист:

– Если сходил как-то в первом акте, то в последнем это обязательно должно выстрелить.

Шекспир выбрал тактику "выстрела из чеховского ружья".

Алехин испугался, и позволил "белым" развить наступление, будто не особо переживая об укреплении собственной защиты, и ходы его, на первый взгляд, не сулили вообще никаких преимуществ.

Стейниц(ухмыльнувшись):

– Сильный игрок хорошо знает и умеет применять все правила позиционной игры. Ты, правда, тот самый Алехин?

Сунь Дзы(прищурившись):

– А очень сильный военначальник так же знает, когда эти правила можно нарушить. Хитрость какую задумал, Александр?

Алехин:

– Хорошо сказал, Сунь, можно я твою фразу себе присвою?

Сунь Дзы:

– Валяй, я свой трактат уже закончил..

За несколько следующих ходов, Алехин "повесил пару чеховских ружей", весь миттельшпиль щекотал ими нервы Уильяма со товарищи, потерял пару фигур, а к эндшпилю, внезапно, выстрелил из незаявленного ружьем ферзя, поставив шах, и затем мат.

Шекспир(Грише-сценаристу):

– А что, так можно было?

Гриша(сглотнув слюну):

– Мда, не прав был Антон Павлович.

Фишер:

– Говорил же, лошадью ходить надо было.

Сунь Дзы:

– Ну что, театралы? Хреновые из вас стратеги, если в своих пъесах не используете отвлекающие маневры...