Сообщество - Книжная лига

Книжная лига

28 157 постов 82 085 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

112

Сказки скандинавских писателей, которые любили советские дети

Сказки скандинавских писателей, которые любили советские дети

Вопреки разным досужим репликам на тему того, что советские читатели были якобы отрезаны от мировой литературы, в реальности СССР регулярно издавал огромное количество иностранных книг.

Детских книжек это тоже касалось. Особенно в нашей стране любили скандинавскую детскую литературу. Иногда даже складывается ощущение, что советские дети ее читали в куда больших количествах и с куда большим азартом, чем их шведские, норвежские и датские сверстники.

В этой статье хотим вам рассказать о тех скандинавских сказочных повестях, которыми у нас зачитывались лет сорок или пятьдесят назад. Многие из них (а может быть, даже все) вы наверняка тоже читали. Будет здорово, если в комментариях вы поделитесь своими воспоминаниями.

Итак, поехали.

“Малыш и Карлсон”. Астрид Линдгрен

На крыше совершенно обычного дома в Стокгольме живет человечек с пропеллером. Однажды он знакомится с мальчиком, живущим в том же доме. Так начинается их дружба.

Понятия не имеем, зачем мы вам пересказываем сюжет. Это одно из тех произведений. которые вообще не нуждаются в представлении. Разве кто-то у нас не знает Карлсона? Да нет таких вообще!

“Пеппи Длинныйчулок”. Астрид Линдгрен

Книжка шведской сказочницы про сумасбродную рыжеволосую девочку, наделенную фантастической силой, была чуть менее популярной, чем книжка про Карлсона. Но только чуть. Ее тоже расхватывали в библиотеках.

Кстати, в самой Швеции, по слухам, ни Карлсон, ни Пеппи особой любовью не пользовались. А у нас – шли на ура. В 1984 году в СССР даже экранизировали повесть про Пеппи.

“Муми-тролль и комета”. Туве Янссон

Туве Янссон была финской писательницей, а Финляндия к скандинавским странам не относится. Но повести про муми-троллей в оригинале написаны на шведском языке, а на финский и все остальные были переведены. Так что все-таки их можно отнести к скандинавской литературе.

Так вот, книжки про Муми-тролля, Сниффа, Снусмумрика, Фрекен Снорк и прочих забавных и милых обитателей Муми-дола были всегда нарасхват. Их целый цикл, но самой известной повестью была именно “Муми-тролль и комета”.

“Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями”. Сельма Лагерлёф

Мальчик Нильс проказничал, за это гном наказал его – уменьшил в размере. Миниатюрный Нильс вынужден отправиться в путешествие вместе с домашним гусем Мартином, который решает присоединиться к стае диких сородичей.

Эту книгу Сельма Лагерлёф писала как учебник по географии Швеции. В нашей стране популярностью пользовался ее очень сокращенный перевод. Можно даже сказать – пересказ.

“Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон”. Ян Улоф Экхольм

Лисенок из нормального лисьего семейства ведет себя совершенно ненормально. Он отказывается разорять курятник и даже заводит дружбу с курицей Туттой Карлссон. Все в шоке – и лисы, и куры. Но потом они все-таки найдут общий язык.

Эту добрую и смешную книжку написал в 1965 году шведский писатель Ян Улоф Экхольм. В СССР повесть издавалась несколько раз. И, кстати, тоже была экранизирована. По ее мотивам снято как минимум два мультфильма и один фильм – лента “Рыжий, честный, влюбленный” режиссера Леонида Нечаева.

“Волшебный мелок”. Синкен Хопп

Сенкен Хопп – норвежская писательница, издавшая в 1948 году сказочную повесть про Юна и Софуса. Юн находит мелок и рисует им человечка на заборе. Человечек оживает, поскольку мелок оказывается волшебным. Ожившего человечка зовут Софус. С этого начинаются их удивительные приключения.

У книги есть еще продолжение, это дилогия. В СССР она вроде бы впервые была издана в восьмидесятые годы в сборнике “Сказочные повести скандинавских писателей”, но сразу пришлась по вкусу советским детям.

“Разбойники из Кардамона”. Турбьёр Эгнер

И еще одна сказка родом из Норвегии. Написал ее Турбьёр Эгнер. Очень милая, веселая и трогательная повесть о трех братьях-разбойниках – Каспере, Еспере и Юнатане. Разбойничают они в городе Кардамон, по соседству с которым живут. И постоянно попадают в разные нелепые ситуации.

У нас эту книгу перевели и издали еще в 1957 году, спустя всего лишь год после ее выхода в Норвегии. А потом переиздали в восьмидесятые.

Ну что ж, на этом остановимся. Хотя список, конечно, неполный. У одной только Астрид Линдгрен можно назвать еще немало повестей, популярных в СССР. И “Рони, дочь разбойника”, и “Мио, мой Мио”, и “Эмиль из Леннеберги”. А что вы вспомните еще?

Источник: Литинтерес (канал в ТГ, группа в ВК)

Показать полностью 1
60

Книги этой весны: фэнтези-циклы, которые вызвали бурю эмоций

Список "отборных" серий книг, прочитанных за прошедший квартал, которые хочется горячо рекомендовать.

Цикл «Владыка ледяного сада» Ярослава Гжендовича (закончен)

  • «Ночной Странник»

  • «В сердце тьмы»

  • «Носитель судьбы»

  • «Конец пути»

Что здесь понравилось: необычное сочетание фэнтези и фантастики, техники и магии, сам егрой, его сильные стороны (умный и ловкий), мир, созданный автором

Что испытала при прочтении:

  • интерес исследователя нового мира, не похожего на другие;

  • неприязнь к «плохим парням», творящим зло;

  • радость от побед героев над врагами;

  • восхищение ловкостью главного героя;

  • положительные эмоции от проживания настоящей дружбы без предательства и интриг;

  • удовольствие от чтения Игоря Князева.

Трилогия «Печать ворона» Эда Макдональда (закончена)

  • «Чёрные крылья»

  • «Знак ворона»

  • «Вороний закат»

Что здесь понравилось: язык автора (похожий видела только у Джея Кристоффа в «Империи вампиров»), импульсивные поступки героя, которые обычно не совершают в книгах, нетипичные существа и гибриды существ.

Что испытала при прочтении:

  • удовольствие от языка автора. Написано от лица грубого наёмника, его сленгом, резкими оборотами и смачными сравнениями типа «небо цвета синяка». Полное погружение «в голову» героя;

  • интерес от исследования нетипичного мира Морока с его тварями и странной магией;

  • удивление от последствий, к которым привели поступки героев;

  • положительные эмоции от шуток, над которыми смеялась в голос;

  • наслаждение финалом, тем, как «плохие» парни получают по заслугам, а хорошие получают заслуженное счастье.

    Ну ладно, не совсем счастье, но то, чего им не хватало и то, что они заслужили по праву. Выстрадали, можно сказать.

  • восхищение историей настоящей любви, ради которой ломают границы между мирами. Но про любовь там совсем чуточку.

Циклы «Хроники нетесаного трона» и «Пепел Нетесаного трона» Брайана Стейвли (не окончен)

Рекомендуемый порядок чтения:

  • «Клинки императора»

  • «Огненная кровь»

  • «Последние узы смерти»

  • «Пепел Нетёсаного трона»

  • «Присягнувшая черепу»

  • «На руинах империи»

Что здесь понравилось: при всей эпичности событий во времени и пространстве, фокус остаётся на главных героях. За них переживаешь, хочется, чтобы у них всё было хорошо в итоге.

Что испытала при прочтении:

  • погружение, отвлечение от внешних событий;

  • удивление неожиданным поворотам сюжета;

  • симпатию к персонажам как к живым людям, так как характеры жизненные;

  • интерес к новому миру, существам, мифологии;

  • задумчивости над темами, поднятыми в книгах.

Цикл «Оттенки магии» Виктории Шваб (окончен)

  • «Темный оттенок магии»

  • «Тени сгущаются»

  • «Сотворение света»

Что здесь понравилось: мистический мир, который захотелось исследовать, узнать, как он изменится; насладилась колоритными персонажами, прописанными супер технично. Это качественно сделанная история, идеальная в моём понимании как читателя, так и писателя. Изящные решения с любовной линией: её столько, сколько нужно, не мешает основному сюжету, но украшает его.

Что испытала при прочтении:

  • удовольствие от продуманных мелочей, которые нашли своё отражение в финале истории;

  • сопереживание героям, переживания за их судьбу, как за знакомых людей;

  • наслаждение манерой исполнения чтеца Станислава Иванова;

  • удивление от нестандартных решений в сюжете, которых никак не ожидала.

Больше про книги здесь.

Показать полностью
66

Помогите найти фантастическую книгу [Найдено. Эдмонд Гамильтон "Звёздные короли"]

Привет! Помогите, пожалуйста, вспомнить автора и название фантастической книги. Читал книгу в детстве лет 15-20 назад.

Книга начиналась с того, что мужчина в современном мире конца 20 века начинает слышать голос учёного из далёкого будущего. Учёный исследует 20 век и просит разрешения поменяться телами с главным героем: мужчина переселится в тело учёного-историка в далёком будущем, а учёный – в тело мужчины. После получения разрешения и осуществления обмена наш современник оказывается на Земле далёкого будущего в башне учёного-историка. Спустя столетия Земля – провинциальная планета. Люди заселили множество миров, пришли к монархии. Оказывается, учёный-историк – это один из принцев монаршего дома. Внезапно на башню осуществлено нападение враждебного Империи государства.

Наш современник, запертый в теле принца, оказывается в эпицентре галактической войны. В Империи в прошлом было создано уникальное чудо-оружие, управлять которым могут только немногие члены правящего дома. К сожалению, для управления необходимо знать секретные коды и сигналы. Без чудо-оружия Империя начинает проигрывать на всех фронтах. В довершение, невеста принца начинает догадываться, что с её женихом что-то случилось.

В конце концов Империя побеждает плохих ребят, наш современник отправляется обратно в 20 век, принц благополучно занимает своё тело в будущем. Однако невеста принца уже не хочет выходить за него замуж, т.к. полюбила главного героя из прошлого.

У этой книги в детстве я читал вторую часть, когда главного героя смогли «выдернуть» из прошлого вместе с телом и невеста принца вышла-таки замуж за нашего главного героя.

Показать полностью
47

Детям на лето

Детям на лето

По книге на неделю. 13 недель, 13 книг.

Постарался подобрать разные книги — и на «постарше», и на «помладше», разных жанров, разных стилей и даже разных эпох. В целом, я думаю, все эти книги будет интересно почитать в возрасте от 10 до 14 лет. Да и потом… почему нет? Я до сих пор кое-что из списка иногда перечитываю.

Майн Рид. «Всадник без головы»

Майн Рид, кроме вестернов писал довольно много публицистики. Но именно книги о жизни в американских прериях являются его визитной карточкой. «Всадник без головы» — лучшее произведение Майн Рида, сочетающее в себе элементы мелодрамы, детектива, вестерна. Опасность, исходящая от индейцев, в романе больше подразумеваются, чем возникает. Главная интрига сюжета — куда исчез Генри Пойндекстер, сын местного плантатора? По всей видимости, он убит, и за это собираются судить главного героя — Мориса Джеральда. Но где тело? И почему больше всех старается для «правосудия» капитан Кассий Колхаун? — кузен исчезнувшего Генри.

Скачать

Анатолий Алексин. «Очень страшная история»

У Алексина очень много хороших повестей, рассчитанных на подростков — «Саша и Шура», «Коля пишет Оле, Оля пишет Коле», «Звоните и приезжайте», «Сердечная недостаточность», «Безумная Евдокия», «Поздний ребёнок»… поучительных, но не поучающих. «Очень страшная история» мне нравилась тем, что довольно точно описывала моих ровесников, содержала загадку — этакий детский детектив, и была полна иронии, хорошей, доброй иронии, которая всегда помогает стать ближе к автору и персонажам.

В «Очень страшной истории» экспедиция детского литературного кружка отправляется на дачу, где писал свою единственную детективную повесть местный автор Бородаев. И попадает в ловушку: страшный и непредсказуемый Племянник запирает всю группу в подвале и заявляет, что теперь-то они узнают, куда пропал тот самый Дачник, описанный дядей. Алик Деткин проявляет храбрость и смекалку для того, чтобы спасти своих одноклассников, прежде всего, одну девочку.

Скачать

Кир Булычёв. «Сто лет тому вперёд»

Прекрасная, очень добрая, повесть — как все повести об Алисе Селезнёвой. Вообще-то, конечно, стоит почитать и «Приключения Алисы», и «День рождения Алисы». Но «Сто лет тому вперёд», пожалуй, самая удачная книга цикла — независимо от экранизации. Взрослому человеку будет интересно взглянуть на эту книгу недетскими глазами: окажется, что книга-то не такая уж и детская. Булычёв мастерски выстраивает не только приключение, но и отношения между детьми и взрослыми: между Колей и родителями, между Колей и заболевшим соседом, попутно отслеживая подростковые реакции на разные события. Попробуйте абстрагироваться от жанра — и вы увидите непростую подростковую драму, в которой несложно обнаружить и своего ребёнка.

Скачать

Чжан Тинь-И. «Линь Большой и Линь Маленький»

Это сказка китайского автора о классовой борьбе, обёрнутой в весьма своеобразную форму, где эксплуататоры обладают не только государственной мощью, но даже и некой магией.

Национальная культура в этом случае почти не наследила, будучи подавленной идеологией. Или наоборот — для китайцев характерны такие сюжетные заносы?

Скачать

Александр Дюма. «Три мушкетёра»

Самый известный рыцарь после дона Кихота, вышедший из-под пера французского маэстро авантюрного романа, частенько ведёт себя отнюдь не по-рыцарски. Во всяком случае, так мне казалось с вершины последней четверти XX столетия. Он при первой же возможности изменяет своей возлюбленной, устраивает совершенно немыслимую войну с женщиной, вся вина которой состояла в том, что она оказалась по другую сторону придворных интриг, не лучшим образом проявляет себя и во время боевых действий, раз за разом дезертируя из армейских рядов, чтобы решать личные проблемы… И тем не менее, именно д’Артаньян является олицетворением элитной королевской гвардии — мушкетёров. И этот роман, несмотря на кажущуюся шаблонность как сюжета, так и персонажей, наравне с трилогией о Генрихе Наваррском и особняком стоящим «Графом Монте-Кристо» является лучшим, что написано в этом жанре.

Скачать

Кристине Нёстлингер. «Долой огуречного короля»

Забавная история о появлении в доме обычной австрийской семьи необычного гостя — Его Левачества Куми-Ори Подземелинга, проще — огуречного короля. Свергнутый своими подданными, овощной монарх пытается пересидеть смутные времена в квартире Хогельманов. Тут и семейная драма, и юмор, и немного приключений, и даже моральный выбор…

Ироничная, добрая и поучительная книженция.

В СССР по этой сказочной, даже полуфантастической, повести был поставлен спектакль.

Скачать

Ян Экхольм. «Тутта Карлсон Первая и единственная, Людвиг Четырнадцатый и другие»

История о лисёнке-бунтаре, который вместо того, чтобы охотиться на кур, влюбился в цыплёнка. Между прочим, автор создал целую модель лисьего общества, со своими законами, своей моралью, правилами и системой борьбы с инакомыслящими. Вроде, детская книга-то, но с взрослыми вопросами.

В СССР снят фильм «Рыжий, честный, влюблённый».

Скачать

Вальтер Скотт. «Айвенго»

В детстве лучше рыцарских романов, пожалуй, ничего не найти. И я убеждён, что это они, а вовсе не политинформации и не учителя нас воспитывали. Как пел Высоцкий — «значит, нужные книги ты в детстве читал» и, кажется, именно в экранизации «Айвенго». Благородство, смелость, честность, умение дружить — на коротком отрезке эти качества нас, случалось, подводили, но в целом, по жизни, вполне себя оправдали.

Скачать

Отфрид Пройслер. «Маленькая Баба-Яга»

История о ведьме-бунтарке, которая, готовясь к сдаче итогового экзамена по колдовству в Вальпургиеву ночь целый год творила добро и привела всех взрослых ведьм в негодование от такого вызывающего цинизма. Старшие ведьмы осудили её и наказали. Ну а ведьмочка всем им показала…

Больше десяти лет назад «Маленькая Баба-Яга» на родине пала жертвой толерантности — из неё исключены все неполиткорректные слова, допущенные автором. К счастью, в русском переводе всё авторское на месте.

Обожаема кукольными театрами России, не найти ни одного, который не ставил бы её из сезона в сезон. Сняты и мультфильм, и телеспектакль, выпущен диафильм.

Скачать

Артур Конан Дойл. «Записки о Шерлоке Холмсе»

«Этюд в багровых тонах», «Пляшущие человечки», «Пёстрая лента» — классика детективного жанра, где автор искусно дурит читателя подробностями, которые выдаёт за несущественные, с тем, чтобы, в конце концов, сделать их решающими. «Пляшущие человечки» — это одна из первых художественных книг о криптологии. Кажется, сэр Артур признавался, что позаимствовал принцип в «Золотом жуке» Эдгара По, но только принцип, а сюжетная линия рассказа совершенно самостоятельна.

Кроме собственно детективного сюжета, автор не забывает рассказывать о личной жизни партнёра Холмса — доктора Ватсона. И хотя эта часть всегда остаётся в тени основной линии, читатель всегда в курсе — куда и зачем уехала жена Джона, какие оставила ему наставления и даже кому передал своих пациентов доктор на время расследования.

Жюль Верн. «Таинственный остров»

«Таинственный остров» — книга, которую необходимо давать читать всем детям. Этот, хотя и не очень глубокомысленный, роман прививает детям понимание того, что цели можно достичь только упорным трудом, а знаний лишних не бывает. Разумеется, с позиций умудрённого опытом человека, такой взгляд кажется наивным и слишком романтичным, но детям, пожалуй, и нужна такая романтика и даже капелька идеализма. Сайрес Смит, который, является лидером колонистов, попавших на необитаемый остров, в детстве вызывает искреннее восхищение. Я помню, что даже пытался делать по описанному в книге рецепту динамит, к счастью, неудачно. Динамита в результате я не обрёл, а вот интерес к химии после подобных экспериментов появился.

Скачать

Роберт Хайнлайн. Дорога доблести

Хайнлайн умудрялся не только писать в разных жанрах, но даже скрещивать их. В «Дороге доблести», например, он довольно успешно создал гибрид между научной фантастикой и фэнтези. Благодаря переносу сюжета на другую планету, а скорее даже в иной мир, где не действуют некоторые фундаментальные физические законы, герои встречают разных монстров. Немного любви, немного загадок и много приключений — это именно то, что должно понравиться подростку.

Скачать

Владимир Добряков. Зуб мамонта

Не могу не упомянуть эту книгу. С одной стороны, она, может быть уже и устарела — пионеры, советская школа от нынешних детей крайне далеки. Но с другой, вопросы, которые в повести поднимаются, вроде как вечны. Дружба, бескорыстие, взаимопомощь — разве могут устареть эти понятия?

А сама книга о подростке, который так увлёкся зарабатыванием денег, что по ходу дела растерял старых друзей, а новые оказались «и не друг и не враг, а так». Это точно актуально во все времена.

Скачать

Много чего ещё хотелось бы добавить, но… лето кончилось. 13 книг, 13 недель.

Показать полностью
410
Книжная лига
Серия Правильные сказочные герои

Долгая и бурная жизнь сиониста, поэта и функционера, данная пунктиром

Мы возвращаемся к сказкам, сочиненным в военные годы.

Как я уже говорил, стихи и песни к сказке "Город мастеров" по просьбе Тамары Габбе сочинил ее учитель - Самуил Яковлевич Маршак.

Одна из них - песня Караколя - начиналась следующим четверостишием.

Двенадцать месяцев в году,
Считай иль не считай,
Но самый радостный в году —
Прекрасный месяц май.

И эти строчки напоминают нам, что, помогая ученице писать "Город мастеров", мэтр детской литературы одновременно работал над собственной сказкой, которая называлась "Двенадцать месяцев".

Обе пьесы вышли почти одновременно - в 1943 году.

Но прежде, чем рассказать о сказке, я хочу сказать буквально несколько слов о ее авторе.

С одной стороны - в этой книге Маршака обойти никак не получится. Он был не только замечательным писателем, поэтом и переводчиком, но и крупным литературным функционером, во многом определявшим облик советской детской литературы.

С другой стороны - Самуил Маршак прожил очень долгую, и - что важнее - очень насыщенную жизнь. Достаточно сказать, что первые шаги в литературе ему помог сделать великий русский критик Владимир Стасов (автор термина "Могучая кучка" и создатель движения художников-передвижников, вот они вместе, Маршак в центре).

Лев Толстой называл его "вундеркиндом", а сам он в ранней юности несколько лет прожил на даче у Горького в Крыму (на фото).

А с другой стороны - мостиком к нам - последним литературным секретарем Маршака был известный тележурналист Владимир Познер.

При этом, как всякий крупный функционер, Маршак был очень непростой фигурой, поэтому хотя бы краткий пересказ его жизни, изложенный с учетом всех нюансов, займет у меня половину книги.

Подумав, я решил воспользоваться приемом "галопом по Европам" и поведать только несколько эпизодов из его бурной жизни - парочку из молодости и парочку из старости. Зато у вас будет представление о разнообразии интересов нашего героя.

Для начала, фамилия "Маршак" - это не слово, а аббревиатура. Что-то вроде КПСС или МВД. На иврите это сокращение от фразы «Наш учитель рабби Аарон Шмуэль Кайдановер». Все Маршаки, живущие на Земле - потомки учеников этого известного раввина и талмудиста.

В молодости Самуил Яковлевич Маршак был убежденным сионистом. Его дебют в литературе - вышедший в 1907 году сборник стихов с характерным названием "Сиониды", целиком посвященный воспеванию проекта возвращения евреев на гору Сион. Одно из стихотворений («Над открытой могилой») было написано на смерть «отца сионизма» Теодора Герцля.

Четыре года спустя вместе с группой еврейской молодежи совершил большое турне по Ближнему Востоку, результатом которого стал цикл стихотворений, объединенных общим названием «Палестина».

По воспоминаниям, в 1952 году Маршак как ребенок радовался тому, что друг его юности и соратник по сионистской организации «Поалей Цион» Ицхак Бен-Цви (он же - Ицхок Шимшелевич) стал вторым президентом Израиля.

В 1918 году во время Гражданской войны Маршак бежал на юг, к белым, на Кубань. В Екатеринодаре (нынешний Краснодар) работал в газете «Утро Юга», где под фриковским псевдонимом «Доктор Фрикен» публиковал клеймящие большевиков стихи и фельетоны. Такие, например:

ДВА КОМИССАРА
Жили-были два «наркома»,
Кто не слышал их имен?
Звали первого Ерема,
А второго — Соломон.

Оба правили сурово,
Не боясь жестоких мер.
У того и у другого
Был в кармане револьвер.

Красовались в их петлице
Бутоньерки из гвоздик,
И возил их по столице
Колоссальный броневик.

Угрожая, негодуя,
Оба в пламенных речах
На московского буржуя
Наводили жуть и страх.

Каждый в юности недаром
Был наукам обучен.
Был Ерема семинаром,
И экстерном Соломон…

К этим грозным властелинам
Все явились на поклон.
Брат Ерема был блондином
И брюнетом — Соломон.

Как-то раз в знакомом доме
У зеленого стола
О Московском Совнаркоме
Речь печальная зашла.

Ленин действует идейно.
Он — фанатик, маниак.
Но уж Троцкого-Бронштейна
Оправдать нельзя никак.

По каким же был причинам
Сей вердикт произнесен?
Брат Ерема был блондином,
Но брюнетом — Соломон…

А в другом знакомом доме
Разговор зашел о том,
Сколько нынче в Совнаркоме
Соломонов и Ерем.

И сказал чиновник в форме,
Что Израиля сыны
В трехпроцентной старой норме
В Совнаркоме быть должны.

Уже на склоне лет Маршак принял живейшее участие в шумном поэтическом сраче вокруг стихотворения Евгения Евтушенко "Бабий яр". Не удивляйтесь термину – в те времена случались не только поэтические дискуссии, но и вполне себе поэтические срачи, не хуже тех, что сегодня идут в соцсетях – вот только участвовали в них не безвестные юзеры, а знаменитые поэты.

Но мегасрач вокруг «Бабьего Яра» был, наверное, самым масштабным.

Евгений Евтушенко, завершивший стихотворение строками,

"Интернационал"
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому -
я настоящий русский!

хайпанул, как теперь выражаются, на все деньги.

Ор стоял до небес, одни ликовали, другие возмущались.

И в частности, стихотворение очень не понравилось поэту Алексею Маркову. Очень интересная была фигура. Бывший фронтовик, орденоносец, красавец, эдакий русский богатырь, который в поэтической тусовке славился своим славянофильством и какой-то безбашенной храбростью - он не боялся в открытую критиковать однопартийность, цензуру и колхозы. Так, в 1968 году он резко выступил против ввода войск в Чехословакию, написав: «Мне впервые стыдно, что я русский, славянская кровь на наших танках».

Ну а тогда он написал резкий поэтический ответ Евтушенко:

Какой ты настоящий русский,

Когда забыл про свой народ,

Душа, что брючки, стала узкой,

Пустой, как лестничный пролет

Забыл, как свастикою ржавой,

Планету чуть не оплели,

Как за державою держава

Стирались с карты и с земли.

Гудели Освенцимы стоном

И обелисками дымы

Тянулись черным небосклоном

Всe выше, выше в бездну тьмы.

Мир содрогнулся Бабьим Яром,

Но это был лишь первый яр,

Он разгорелся бы пожаром,

Земной охватывая шар.

И вот тогда - их поименно

На камне помянуть бы вряд, -

О, сколько пало миллионов

Российских стриженых ребят!

Их имена не сдуют ветры,

Не осквернит плевком пигмей,

Нет, мы не требовали метрик,

Глазастых заслонив детей.

Иль не Россия заслонила

Собою амбразуру ту ..???

Но хватит ворошить могилы,

Им больно, им невмоготу.

Пока топтать погосты будет

Хотя б один космополит, -

Я говорю:

"Я - русский, люди!"

И пепел в сердце мне стучит.

После этого последовали несчитанные уже поэтические ответы Маркову – в том числе и от Маршака. Уже очень пожилой корифей детской литературы блеснул знанием дореволюционных антисемитов:

Был в царское время известный герой
По имени Марков, по кличке "Второй".
Он в Думе скандалил, в газетах писал,
Всю жизнь от евреев Россию спасал.
Народ стал хозяином русской земли.
От Марковых прежних Россию спасли.
Но вот выступает сегодня в газете
Еще один Марков — теперь уже третий.
Не мог он сдержаться: поэт-нееврей
Погибших евреев жалеет, пигмей!
И Марков поэта долбает "ответом" —
Обернутым в стих хулиганским кастетом.
В нем ярость клокочет, душа говорит!
Он так распалился, аж шапка горит.
Нет, это не вдруг: знать, жива подворотня —
Слинявшая в серую черная сотня.
Хотела бы вновь недобитая гнусь
Спасти от евреев Пречистую Русь.
И Маркову-третьему Марков-Второй
Кричит из могилы: "Спасибо, герой!"

А чуть раньше, в 50-х годах Маршак принял участие еще в одном масштабном поэтическом проекте, но не неформальном сраче, а вполне официальном. В 1956 году было принято решение о переводе на русский язык 18 стихотворений Мао Цзедуна (который, по отзывам китайцев, действительно был очень талантливым поэтом).

Под этот проект была собрана бригада лучших советских поэтов и переводчиков, в которую вошли С. Маршак, А. Сурков и Н. Асеев, переводившие с подстрочников. Вот стихотворение Великого Кормчего "Чанша" в переводе великого детского поэта.

В день осенний, холодный
Я стою над рекой многоводной,
Над текущим на север Сянцзяном.
Вижу горы и рощи в наряде багряном,
Изумрудные воды прозрачной реки,
По которой рыбачьи снуют челноки.

Вижу: сокол взмывает стрелой к небосводу,
Рыба в мелкой воде промелькнула, как тень.
Все живое стремится сейчас на свободу
В этот ясный, подернутый инеем день.

Увидав многоцветный простор пред собою,
Что теряется где-то во мгле,
Задаешься вопросом: кто правит судьбою
Всех живых на бескрайной земле?

Мне припомнились дни отдаленной весны,
Те друзья, с кем учился я в школе.
Все мы были в то время бодры и сильны
И мечтали о будущей воле.
По-студенчески, с жаром мы споры вели
О вселенной, о судьбах родимой земли
И стихами во время досуга
Вдохновляли на подвиг друг друга.
В откровенных беседах своих молодежь
Не щадила тогдашних надменных вельмож.

Наши лодки неслись всем ветрам вопреки,
Но в пути задержали нас волны реки...

Вскоре после выхода сборника Хрущев вдрызг разругался с Мао, стихи Председателя больше не переводили, и эти 18 стихотворений так и остались единственным изданным на русском поэтическим наследием китайского лидера.

Ну а теперь, от бренных литературных срачей и проектов мы переходим к вечному.

К сказкам.

_________________________

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Телеграмм - https://t.me/cartoon_history

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

Показать полностью 12
17

Алмазный меч, деревянный меч. Одиннадцатая глава

Приветствую вас мои дорогие друзья и стойкие подписчики особо! Спасибо всем кто остаётся неравнодушным и поддерживает меня добрым словом, комментарием и плюсиками, вы мой стимул!

Рад представить вам 11ю очередную главу моего (Перумова!) аудиоромана! Работа вышла монументальных размеров, 75 мин. Это рекорд во всей серии! Тут сошлось всё: и глава увесиста сама по себе и я стал начитывать чуть размереннее по просьбам трудящихся. Ну и должен признать, что когда я брался за озвучку фэнтэзи романа по ролям(изначально мой интерес был как аранжировщика), я не думал, что мне придётся писать сцену диалога двух девочек-подростков! Меня к этому жизнь не готовила))) Старался в меру своих сил и способностей для вас и ради искусства!

Крайне рекомендую наслаждаться в наушниках. Приятного прослушивания!

ЗЫ: Не свершился благополучный ремонт моего ноутбука и я был вынужден скрепя бюджетом обзавестись новым, но это наверное к лучшему, он чуть производительнее и выглядит надёжнее! Теперь и я могу с ним быть продуктивнее и плодотворнее, а самое главное, что мне удалось (потанцевав с бубном) переехать на своём ssd со своей системой, программами, и прочими удобствами, но это совсем другая история... Работаем!!!

ЗЗЫ: Любителей космической фантастики и авантюрных приключений двух незадачливых компаньонов тоже порадую в ближайшее время, времени даром не терял и трудился по-стахановски! Работа на финишной прямой!)

Как и всегда, буду рад ответить на вопросы или обсудить интересующие вас нюансы

Я в ВК

https://vk.com/lastfromfirst

Это некоммерческий проект и, если вы вдруг захотите поддержать меня кружкой пива или чашкой кофе, моей радости не будет предела в рамках разумного) ваш Lastfrom.

Показать полностью
11

«Там, знаете, такой хаос» — к 120-летию Александра Афиногенова

Драматург Александр Афиногенов (1904–1941) — типичный и в то же время нетипичный классик раннесоветской литературы.

Пережив взлет и опалу, он каким-то чудом выжил во время Большого террора, активно ставился и издавался в послевоенное время, но и в наши дни не был забыт полностью, как большинство таких же как он литераторов-конформистов. О жизни и творчестве Афиногенова в честь его 120-летия рассказывает Юрий Куликов.

Свое стодвадцатилетие Александр Афиногенов встречает в неожиданно хорошей форме. Его памяти за последние годы были посвящены сразу несколько выставок в столичных музеях, вышла большая монография, основанная на его дневниках, а самое главное — пьесы Афиногенова все еще не сходят со сцен российских театров.

Разумеется, все это лишь жалкие крохи со стола тех двадцати — тридцати писателей, которые в коллективном сознании и составляют русскую литературу ХХ века, — Афиногенову в этом отношении бесконечно далеко, скажем, до Пастернака, с которым он в 1930-е каждый день переговаривался через забор дачи в Переделкине. Но его друзьям и коллегам, людям похожего происхождения, судьбы и взглядов — Владимиру Киршону, Льву Авербаху, Бруно Ясенскому, Алексею Селивановскому — не досталось и тех крох. Афиногенов единственный из них избежал тюрьмы, расстрела и, как кажется из 2024 года, забвения.

Причины столь счастливого посмертия совершенно не очевидны и требуют отдельного объяснения. Афиногенов — отнюдь не самая удобная фигура для раскрутки в эпоху всеобщего размежевания и поиска простых решений для проблем, у которых вообще нет решения. О нем почти невозможно говорить на том языке, который сейчас в ходу для описания советской эпохи, он не вписывается в готовые системы координат и расхожие представления о прошлом столетии. В самом деле, кем был Александр Афиногенов? Пролетарским писателем, как следует из его членства в Российской ассоциации этих самых писателей-пролетариев? Но позвольте, сын писателя и учительницы, он никогда не стоял у станка, да и вряд ли хоть один рабочий в стране победившего социализма мог похвастаться в 1931 году годовым заработком в 71 000 рублей. Роскошная машина, турне по Европе с женой-американкой, та же дача в ближнем Подмосковье — хорош стахановец!

Очередным лицемером, дорвавшимся до спецраспределителя? Но лицемеры не писали пьес под названием «Ложь» — уж во всяком случае, таких пьес, — и не слали их лично Сталину (несколько реплик из нее, каждой из которых хватило бы на пару лет лагерей, будут приведены ниже). Ошеломительный прижизненный успех Афиногенова у зрителя во многом был основан на готовности безостановочно прощупывать границы дозволенного и, естественно, иногда за них выходить.

Счастливо спасшейся невинной жертвой Большого террора? Для этого он, пожалуй, чересчур усердно травил Булгакова и Замятина, Олешу и Пильняка. Главный редактор советского журнала с солидно-лаконичным названием «Театр» был кем угодно, но только не ангелом. Талант и гонитель талантов, бонвиван и аскет, в затворе медитирующий над своей участью, автор комсомольских пьес и рьяный последователь Чехова, — Афиногенов бежит от любых ярлыков и приговоров.

Речь, повторимся, не о банальном хамелеонаже: противоречить самому себе и осознавать эти противоречия Афиногенову удавалось даже в предельной ситуации, когда врать уже некому и незачем. В апреле 1937-го еще недавно вхожий в Кремль драматург попадает в неслыханную опалу. За считаные дни он вместе с другими бывшими рапповцами лишается места в Союзе писателей и партии, квартиры в центре Москвы и всего круга общения. Десятки людей вокруг Афиногенова в эти месяцы арестованы, он сам ждет скорого визита чекистов. Прекрасно понимая, к чему все идет, он переезжает в загородный дом и погружается в то последнее, что у него не в силах отобрать власти, — собственную душу. Дневник Афиногенова 1937—1938 годов относится к числу самых поразительных документов эпохи — редко где встретишь столь трезвое понимание своего будущего в сочетании с настолько яркими верноподданическими чувствами. Не будем забрасывать читателя эффектными цитатами, тем более что текст этот сейчас известен и описан значительно лучше, чем даже в начале прошлого десятилетия. Вот лишь две, демонстрирующие такую диалектику души, что голова пошла бы кругом и у Толстого.

Первого июля, спустя три дня после ареста еще одного «переделкинца» Владимира Зазубрина, Афиногенов записывает:

«Из головы не идет Зазубрин. Он ведь собирался прочно сесть тут, вывел постройки, работал, как Робинзон, огораживая себя и по-кулацки собирая каждую щепку в лесу... Он рассчитывал надолго, до конца жизни, может быть, — и вот все сломалось, пришло, как смерть, — и, сидя в камере, теперь ему, наверное, все равно — и баня, и погреб, и цыплята».

Куда вроде бы яснее, но ровно тот же самый дневник использовал уже после войны для доказательства идеологической выдержанности автора театровед Александр Богуславский. Приведем слова драматурга вместе с комментариями филолога:

«Конец тридцатых годов был для Афиногенова периодом настойчивой работы над собой, переосмысления своего прошлого, поисков новых путей. <...> Кровная связь с родиной, советским строем, партией находила у Афиногенова высшее выражение в его беспредельной, глубочайшей любви к вождю партии и народа товарищу Сталину. <...> Вот Афиногенов вспоминает о своих встречах с товарищем Сталиным, о беседах с ним: «А его доброта, его неторопливый жест, его умение так слушать, что кажется, будто он сам за тебя хочет проделать твою же работу. Его радость по поводу хорошего — и прежде всего новых хороших людей. Его искреннее желание сделать так, чтобы людям было хорошо».

Невозможно представить, чтобы трогательный фрагмент об Отце народов писался только для показа следователю — пара сочувственных фраз о репрессированном прозаике на Лубянке все равно перевесили бы все славословия режиму. К счастью, в органах так и не прочли афиногеновские исповеди и вообще забыли о его существовании. В 1938-м писателя внезапно восстановили во всех организациях, подарив ему еще три года жизни, трагически оборвавшейся во время налета немцев на Москву в начале Великой Отечественной.

Не облегчают работу исследователя и сочинения Афиногенова. На первый взгляд все элементарно. 1927 год, драма «На переломе (В ряды)» о борьбе германских трудящихся; уже от одного названия берет тоска, а списком действующих лиц можно лечить бессонницу:

«Михельс Тильк — рабочий, социал-демократ. Август Галль — рабочий коммунист, депутат ландтага. Сильвер — председатель завкома, беспартийный. Карл — секретарь завкома, социал-демократ. Бартельс — вождь местных социал-демократов, редактор газеты. Ноблист — крупнейший капиталист округи».

Человек, видевший хоть один советский фильм «про заграницу», уже по этому перечню поймет, кто здесь хорош, кто плох и какова будет развязка. Или другой экземпляр: 1936-й, романтическая драма «Салют, Испания», само собой, о войне республиканцев с франкистами. Мигуэль, Гонзалес, Анита, Розита, Долорес сражаются, любят и (слишком) много говорят о будущем своей страны. Ничего не стоит назвать автора подобных опусов конъюнктурщиком, гнавшимся за дешевой актуальностью, но даже не в злободневности их главная беда — политическая пьеса обязана перекликаться с заголовками газет и может быть сколь угодно плоской, но ее должно быть хотя бы нескучно смотреть. Афиногенову слишком часто изменяет чувство меры: хорошо, пусть будет одна, пусть даже две пафосные речи в каждом акте — но должно же в них быть что-то еще! Глотком свежего воздуха на этом фоне выглядят эпизоды, где герои обмениваются рублеными и по-хамфри-богартовски несмешными фразами:

«Первый. С испанцами так с испанцами. Я воевал с китайцами — мне платила Япония. Я шпионил в Марокко — мне платили немцы. Теперь мне платит генерал Франко. Мне все равно.

Третий. Как тебя зовут, которому все равно?

Первый. Моя фамилия Иванов. Я русский.

Третий. Ты не русский — ты белый. У тебя нет родины.

Первый. У всех нас нет родины.

Второй. Зато есть жалованье. У других и этого нет».

Пожалуй, еще хуже состарилась самая известная вещь Афиногенова, идиллическая «Машенька». К деду в Москву после смерти отца приезжает 15-летняя внучка Маша. Деду-профессору давно не нужно ничего, кроме средневековых манускриптов, и к встрече с ближайшей родственницей он оказывается решительно не готов. Обоим предстоит долгий путь навстречу друг другу, но вокруг толпится армия необязательных и незапоминающихся персонажей, готовых им помочь. В финале Маша принимает нелегкое решение остаться со стариком, а не с внезапно объявившейся матерью; профессор выходит из своего футляра и пишет статью в «Комсомольскую правду» о воспитании молодого поколения. Написана пьеса лучше, чем можно подумать по нашему пересказу: есть в ней и точные слова о том, как надо уступать дорогу чужому счастью, и обаятельное описание новогодней толкотни — но все удачи едва видны из-под густого слоя фальши, которым покрыт каждый диалог, каждая мизансцена. Многочисленные голливудские поделки на аналогичный сюжет по крайней мере не напичканы до такой степени унылыми нравоучениями. История о постепенном взрастании в человеке человеческого заслуживает как минимум более остроумного и менее прямолинейного исполнения.

И тем не менее где-то между этими двумя полюсами — агиткой и мещанской мелодрамой — скрывается несколько настоящих афиногеновских шедевров. Стоило бы, наверное, пойти с козырей и сразу рассказать о «Лжи» и «Страхе», двух его самых очевидных достижениях, но сам метод Афиногенова-драматурга яснее виден в короткой и полностью забытой безделице «Далекое». Далекое из названия — богом забытая железнодорожная станция где-то в Забайкалье. Вот все ее обитатели: начальник-рохля, его жена, не вылезающая с ружьем из тайги, их дочь-пионерка да несколько работников, один другого несчастней. Путеец Лаврентий планирует бежать со станции от жены Глаши и сына Петьки, чтобы поучаствовать в великих стройках первых пятилеток. Радист Григорий влюблен в Глашу, но скорее проглотит язык, чем признается в своих чувствах. Наконец, по задворкам ходит, смущая умы честных советских граждан цитатами из Писания, бывший молоканин Влас. Посреди этой кунсткамеры внезапно останавливается на ремонт вагон важного военного Матвея Малько, следующего на лечение в Москву. Военный смертельно болен, но жена скрывает от него страшную правду. Меньше чем за сутки все конфликты, тщательно спрятанные в Далеком, выйдут наружу, и никто не останется прежним.

Афиногенов не без некоторого блеска решает здесь главную проблему соцреалистического театра: как увлекательно писать про общество, в котором у всех все замечательно? Будь на станции настоящие неполадки, партия давно бы их исправила. И Глаша, и Лаврентий, и начальник станции, и даже противный Влас — прекрасные люди, в совершенстве справляющиеся со своими обязанностями. Самым простым способом создать в 1935 году интригу в пьесе о Дальнем Востоке было бы ввести в действие японских шпионов, но Афиногенов вместо этого щедро раздает каждому герою по экзистенциальной проблеме, и образцовый советский разъезд оказывается местом не менее пугающим, чем чеховский вишневый сад или ибсеновские фьорды. Ключевую сцену хочется процитировать целиком — просто потому, что она здорово меняет представление о том, что можно было ставить в середине 1930-х на главных подмостках страны:

«Влас. Внемли голосу мудрого, Лавр. И ответь мне, к чему быть мудрым? Я пятнадцать лет дьяконствовал. Евангелие читал — премудрость! Потом впал в ересь, в сектанты ушел, восемь лет гонение от старого режима терпел, по земле скитался из конца в конец, сослан был. А потом, когда взяли власть безбожники, а бог стерпел, плюнул я ему в бороду и отрекся. Ото всего отрекся! Стрелочник — фик! Дураком хожу. Ни во что не верю. Ибо мудрец помрет наравне с глупцом! К чему ж тогда многокнижие? И суета?

Лаврентий. Лучше год человеком прожить, чем десять лет свиньей. Надо бороться за лучшую жизнь трудящихся.

Влас. В грядущие дни будут забыты и борьба и мудрость!

Лаврентий. Ленина не забудут.

Влас. Екклезиаста забыли. Забудут и Ленина.

Лаврентий. Дурак!

Влас. И так всегда! Но тем не менее опровергни мое неверие, как раньше ты бога опровергал!

Лаврентий. Тот, кто в наше дело не верит, тот классовый враг, а разговоры с врагом короткие.

Влас. Через дуло винтовки? Смертью пугаете? Но смерть — не перемещение ли материи из одной формы в другую, как учат материалисты? Был дьяконом, стану грибом-подосинником...

Лаврентий. Мухомором!

Влас. Пусть даже поганкой, но зачем же смертью пугать? А затем, что сами вы материи не ощущаете и смерти боитесь!

Матвей. Смерти мы не боимся, но умирать не хотим.

Влас. А древние христиане хотели! Выходили ко львам просветленные. Потому что верили в жизнь на небе, в другую жизнь».

Понятно, что коммунисты побеждают, а Влас на утро смиренно просит о пощаде. Но правда ли он выглядит в этом споре хуже? Так ли Афиногенов уверен в правоте классово близких персонажей? Судя по всему, ответов не было и у него самого.

Схожим образом — на соединении интересной конструктивной задачи и неразрешимой этической дилеммы — построены «Ложь» и «Страх». Главная героиня первой, бескомпромиссная ударница Нина, твердо решает никогда не врать. Безумное на 16-м году диктатуры пролетариата решение быстро приводит к тому, что девушка теряет друзей, мужа, положение на заводе, зато оказывается втянута в заговор правой оппозиции. Сегодня не меньше смелых реплик впечатляет попытка писателя ввести в пьесу, целиком построенную вокруг тайных договоренностей (и недоговоренностей!), персонажа, действующего по совершенно другой логике. Комедийно-сатирический сюжет оборачивается почти античного накала трагедией, гротескные, но поначалу обаятельные персонажи — чудовищами, которые произносят примерно следующее:

«Горчакова [главная антагонистка] (стремительно). Зачем?.. Зачем, вместо того чтобы подавлять в себе сомнения, наступать на горло колебаниям и раздумью, ты вытаскиваешь все это наружу? Зачем? Ты бередишь раны у тех, кто еще не излечился. Ты говоришь на запретные темы, и тебя слушают... слушают и молчат. Молчат, но думают! А когда человек думает молча... О-о-о! Кто может знать — о чем он думает!..

Нина. Пусть не молчат, пусть говорят правду!

Горчакова. Массы должны доверять нам, не спрашивая, правда это или нет.

Нина (схватила газету). А зачем тогда пишут „Правда“?

Горчакова. Это историческая традиция...»

«Страх» еще откровеннее — в момент кульминации очередной афиногеновский ученый-правдоруб ломает четвертую стену и обращается фактически в зрительный зал с, возможно, самой поразительной речью в истории советской драматургии:

«...Восемьдесят процентов всех обследованных живут под вечным страхом окрика или потери социальной опоры. Молочница боится конфискации коровы, крестьянин — насильственной коллективизации, советский работник — непрерывных чисток, партийный работник боится обвинений в уклоне, научный работник — обвинений в идеализме, а работник техники — обвинений во вредительстве. Мы живем в эпоху великого страха. Страх заставляет талантливых интеллигентов отрекаться от матерей, подделывать социальное происхождение, пролезать на высокие посты. Да-да, на высоком месте не так страшна опасность разоблачения. Страх ходит за человеком. Человек становится недоверчивым, замкнутым, недобросовестным, неряшливым и беспринципным...

Уничтожьте страх, уничтожьте все, что рождает страх, — и вы увидите, какой богатой творческой жизнью расцветет страна!»

Напомним, это сделано тем же человеком, что печатал и писал разгромные рецензии, отправлял тексты на правку лично генсеку и в 1937-м скучал по его теплому рукопожатию. Что мы вообще о нем знаем? Что можем о нем утверждать? Вера Инбер вспоминала, что тогда же, в сравнительно комфортабельном переделкинском заключении, он рисовал огромное генеалогическое древо эллинских божеств и перечитывал Еврипида с Софоклом — в его дневнике об этом нет ни слова. «Там, знаете, такой хаос. Как-то на это не обращают внимания. А я хочу внести ясность». О чем еще он умолчал? Не придется ли нам однажды снова его переоткрыть?

И именно своей неясностью и темнотой Афиногенов, как ни странно, может быть для нас сегодня важнее всего — не исключено, что здесь же корни того скромного всплеска интереса к его фигуре, который легко заметить вокруг. Не в биографии штука, и, увы, не в текстах, при всей их изобретательности и отчаянности, — а в том, что эпохи рифмуются и столкновение с Афиногеновым лишний раз напоминает нам, как мало мы по-настоящему знаем о том времени, как неточны и бесполезны все аналогии с современностью. И как безжалостно нас самих через сто лет будут заталкивать в схемы, пытаясь навести порядок в том хаосе, где мы оказались.

Источник: https://gorky.media/context/tam-znaete-takoj-haos/

Показать полностью 4
25

В одиночном заключении сортировал кофейные зерна — к 180-летию Поля Верлена

Поля Верлена принято относить к поколению «проклятых поэтов», и действительно в глазах многих современников он был изгоем.

Но его лирика прославила французскую поэзию и предвосхитила метрическую революцию, способствовавшую приходу верлибра. Читайте об этом в материале Екатерины Белавиной, автора первого русского перевода поэмы Верлена «Влюбленная в дьявола».

30 марта 2024 года исполнилось 180 лет со дня рождения французского поэта Поля Верлена (1844–1896), которого многие люди, совершенно далекие от литературы, вероятно, помнят по фильму «Полное затмение» с Леонардо Ди Каприо и Дэвидом Тьюлисом (1995).

Популярность Верлена в России уступает славе Бодлера, но список его переводчиков свидетельствует о неутихающем — во многих поколениях поэтов — интересе: от Иннокентия Анненского и Федора Сологуба до Михаила Яснова и Марины Бородицкой. Множественность переводов создает иллюзию полной доступности и изученности наследия Верлена, но до сих пор некоторые моменты требуют уточнения, а произведения — перевода.

В 90-е годы XX века можно было подтрунивать над советской литературной критикой, которая называла Верлена и Рембо чуть ли не главными поэтами Парижской коммуны. Однако стоит признать, что в Верлене, признанном поэте-лирике, заряд бунтарства и неприятия существующего миропорядка, способность бросить вызов буржуазному обществу проявлялась с первых шагов в литературной жизни.

От сатиры к личному бунту

Портрет Поля Верлена. Фредерик Базиль, 1867

Портрет Поля Верлена. Фредерик Базиль, 1867

Литературный путь Верлена начался с публикации сатирического портрета буржуа — сонета «Господин Прюдом» в журнале «Обозрение морального, литературного, научного и художественного прогресса» (август 1863), которым руководил Луи-Ксавье де Рикар, один из основателей «Современного Парнаса»:

Он мэр, глава семьи, он важен, сановит,
Под съемный воротник забились оба уха,
Бездумен сонный взгляд, и необъятно брюхо,
И вся весна в цвету на башмаках блестит.

Но нет, не для него весенний этот вид:
Рокочущий ручей и травка мягче пуха,
И гомон воробьев едва ль коснется слуха.
Он занят: дочь скорей пристроить норовит.

За... как его? юнца, который из богатых.
А что касается патлатых, бородатых,
Всех рифмачей, кому не брат и сатана,

Всей этой шушеры, ленивой и беспечной,
Он ненавидит их, как насморк свой извечный.
И вся в цвету блестит на башмаках весна.

(Перевод Марины Миримской)

На всякий случай начинающий поэт подписался ни к чему не обязывающим псевдонимом Pablo. Жозеф Прюдом — имя персонажа драматурга Анри Морье, ставшее нарицательным, а игра слов в первой строке (mère — мать и maire — мэр, произносятся одинаково) вряд ли нацелена на какого-либо мэра персонально (хотя дедушка Поля Верлена по материнской линии был мэром города Фампу). В этом сонете уже просматривается напряжение между матримониальными установками и уделом поэта.

В 1870 году Верлен женился на Матильде Моте де Флёрвиль, сводной сестре композитора Шарля де Сиври, который их и познакомил. Матильде посвящен сборник «Добрая песня» («La Bonne chanson», 1970, в продажу поступил в 1872 г. по окончании Франко-прусской войны и падения Парижской коммуны). Нужно воспринимать этот сборник любовной лирики в контексте эпохи потрясений как удивительное упражнение на зажмуривание. Поэт ограждает свой мир от злободневности. Гюго сравнивал эту книгу с «цветком на снаряде». На самом деле Верлен, с 1867 года сотрудничавший с сатирическим журналом «Майский жук» («Hannetton») коммунара Эжена Вермерша, остро переживал события 1870—1871 годов (уличные бои, осада и бомбардировка Парижа). После падения Коммуны, опасаясь доносов, супруги уезжают к родственникам в Фампу (Па-де-Кале, Франция). Алкогольная зависимость подрывала здоровье поэта, семейная жизнь не складывалась. Приехавший в Париж в сентябре 1871 года Артюр Рембо, молодой поэт из Шарлевиля, выразивший восхищение стихами Верлена, вызывает в нем больше интереса, чем семейная жизнь.

С 1869 по 1872 год Верлен принимал участие во встречах сообществ «Дрянные мальчишки» (Vilains Bonshommes) и «Чертыхатели» (Zutistes). Талант к рисованию, «необычайная выразительность в малейших набросках» поэта были отмечены современниками. Художник Феликс Регамэ, входивший в круг «Дрянных мальчишек», писал о его рисунках: «Никакой науки; никакого украшательства; каждый штрих значим, как у японских мастеров».

Когда 28-летний поэт отправился с Рембо в Бельгию, Гюго, узнав об этом, сочувственно покачал головой: «Ужасная история Поля Верлена. Бедная молодая женщина! Бедный ребенок! И его самого стоит пожалеть».

Действительно, отношения двух поэтов были драматическими, бесконечные ссоры завершились в июле 1873 г., когда Верлен в отчаянье револьверным выстрелом ранил Рембо в запястье. Самая известная книга «Песни без слов» (Romances sans paroles), ставшая знаковой для эпохи модерна, была написана за год странствий 1872 и 1873 гг.

Главное — выйти из тюрьмы

Верлен был осужден Брюссельским судом на два года за покушение и получил в тюрьме города Монс первые экземпляры книги «Песни без слов», вышедшей стараньями Лепеллетье в Сансе, в типографии Мориса Лермита. Парижские издатели на тот момент отказывались печатать Верлена.

В одиночном заключении Верлен занимался сортировкой кофейных зерен, продолжал изучение испанского и английского языков. Из английских авторов он предпочитал Шекспира и читал его в оригинале. Пережив духовный кризис, он обратился в стихах к католической вере.

После освобождения Верлен преподавал в Англии (латынь, французский, рисование; грамматическая школа в Стикни, Линкольншир, Колледж святого Алоизия в Борнмуте). По возвращении во Францию поступил преподавателем в Коллеж иезуитов Notre-Dame города Ретель. Встреча с учеником Люсьеном Летинуа (1860–1883), в котором поэту хотелось видеть приемного сына и самого близкого человека, отразилась в сборнике «Любовь» (Amour, 1888). Его смерть от тифа стала тяжелой потерей для Верлена.

В 1880 году вышла написанная в заключении «католическая» книга «Смиренномудрие» (Sagesse). Из стихотворений, написанных в тюрьмах, составлены также книги «Когда-то и недавно» (Jadis et Naguère, 1884) и «Параллельно» (Parallèlement, 1889).

Три стихотворения из сборника «Когда-то и недавно» — «Хромой сонет» (Sonnet boiteux), «Томление» (Langueur) и «Поэтическое искусство» (L’Art poétique) — вызвали наибольший резонанс и стали определяющими для поэтики декаданса (Décadisme).

Поэт, вошедший в историю литературы как одна из ключевых фигур французского символизма, сам скептически называл символистов «цимбалистами», уподобляя музыкантам-тарелочникам, производящим много шума (cymbales — ударный инструмент с дисгармоничным звуком. Слова Symbolistes и cymbalistes во французском языке близки по звучанию, различаются одним звуком о/a).

В лирическом наследии Верлена можно наблюдать переход от эстетики Парнаса к импрессионизму и символизму, к темам, которые будут характерны для декадентов и других сообществ fin de siècle.

Не удалось поменять социальный порядок — подорви просодию

Поиски музыкальности стиха, расшатывание основ силлабики, разнообразие ритмики, способствовали преобразованию просодии и, косвенно, появлению верлибра, что сделало Верлена кумиром для следующего поколения, поэтов-«восьмидесятников». Его лирическое наследие включает более двадцати прижизненных изданий книг, поэтические и прозаические публикации в периодике, а также три тома, изданные посмертно (1913–1929). Наибольший резонанс получили первые шесть сборников: «Сатурнические стихотворения» (1866), «Галантные празднества» (1869), «Добрая песня» (1870), «Романсы без слов» (1874), «Мудрость» (1881), «Когда-то и недавно» (1884), а также серия литературных портретов «Проклятые поэты» (1884, 1888). В 1894 г. Верлен избран «Принцем поэтов». Его стихотворения легли в основу многих музыкальных произведений (Рейнальдо Хан, Шарль Борд, Габриэль Форе, Клод Дебюсси, Камилл Сен-Санс, Жорж Брассенс, Лео Ферре и др.).

«Хромой сонет» написан редким непарносложником (13 слогов). Лишний слог с позиций традиционной французской силлабики ощущался как неправильность, неловкость, что соответствует ощущению дисгармонии, которое стремится передать поэт:

Ah ! vraiment c’est triste, ah ! vraiment ça finit trop mal,
Il n’est pas permis d’être à ce point infortuné.
Ah ! vraiment c’est trop la mort du naïf animal
Qui voit tout son sang couler sous son regard fané.

О, нет! Воистину все это слишком больно!
Несчастным можно ль быть, как я, как я теперь?
Здесь умираю я, как бедный, жалкий зверь,
А зрители кругом беспечны и довольны!

(Перевод Валерия Брюсова)

«Поэтическое искусство» (9 слогов с подвижной цезурой) формулирует в афористической форме полную противоположность принципов классицистической поэзии (Буало): ведущую роль музыкальности (De la musique avant toute chose, «музыки прежде всего»), предпочтение непарносложных размеров вопреки традиции («pour cela préfère l’impair // Plus vague et plus soluble dans l’air», букв. «Для этого предпочитай непарносложник более расплывчатый и растворимый в воздухе»), причем слово air многозначно (воздух, напев, ария), и невозможно исключить ни одно из значений.

Противопоставив настоящую поэзию литературе (Le reste est littérature; «Все прочее — литература»), Верлен бросил вызов литературному сообществу.

Стихотворение «Поэтическое искусство» привлекло внимание поэта и эссеиста Шарля Мориса (1860–1919), опубликовавшего разгромный критический отзыв (под псевдонимом Karl Mohr в журнале «Новый левый берег», 1–8.12.1882) и тем самым — вывел имя поэта из забвения. Верлен ответил с кротостью: «Позвольте мне мечтать, если мне так нравится, плакать, когда захочется, петь, если мне это вдруг взбредет в голову». В дальнейшем Шарль Морис стал одним из почитателей таланта Верлена и исследователем его творчества.

Homo duplex, Поль Верлен

Портрет Поля Верлена. Алексис Меродак-Жанно, 1903

Портрет Поля Верлена. Алексис Меродак-Жанно, 1903

В России поэзия Верлена вызвала живой интерес в 1890-х годах, особенно у Сологуба, Анненского и Брюсова, и способствовала становлению русского символизма. Сологуб начал переводить Верлена в 1889 году. Брюсов вспоминал в 1909 году: «Знакомство в начале 90-х годов с поэзией Верлэна и Маллармэ, а вскоре — и Бодлера, открыло мне новый мир. Под впечатлением их творчества созданы те мои стихи, которые первыми появились в печати 1894—1895 гг.».

Одним из наиболее часто переводимых стихотворений является «Осенняя песня» (Chanson d’automne) из сборника «Сатурнические стихотворения», оно состоит из двух предположений, разделенных на 3 строфы по 6 строк в каждой:

Les sanglots longs
des violons
de l’automne
blessent mon coeur
d’une langueur
monotone.

Tout suffocant
et blême, quand
sonne l’heure,
je me souviens
des jours anciens,
et je pleure;

Et je m’en vais
au vent mauvais
qui m’emporte
de çà, de là,
pareil à la
feuille morte.

Новаторством была не только редкая гетерометрия (строфы по 6 строк, сочетающие четырехсложники и трехсложники 4-4-3-4-4-3, схема рифмовки AAbCCb), множественные внутренние созвучия и анжамбеманы, но и вынесение в рифменную позицию артикля la, акцентирующее конфликт метрической и синтаксической сегментации. Лирический герой ощущает сходство (pareil — м. р.) с мертвым листком (la // feuille morte — ж. р.), при этом на уровне сегментации подчеркивается колебание между женским и мужским началом (ощущение гендерной неопределенности было свойственно Верлену, он говорил о себе как о женщине в мужском роде: «Je suis un féminin». В отечественной традиции часто опускают второе имя поэта — Поль Мари Верлен: мать в благодарность за рождение долгожданного ребенка посвятила его Деве Марии).

В переводе Георгия Шенгели передан этот прием (рифма на служебной части речи: предлог «на») и колебание между образами мужского (лист) и женского (душа) начал в сравнении:

И с бурей злой
Томной душой
Слит я, падший:
Она больна,
Похожа на
Лист увядший.

При увеличении частотности внутренних рифм в стихе рифма теряет функцию структурирующего элемента. Происходит подтачивание канона изнутри, нарушение ритмических ожиданий читателя. Включаясь в «спор о верлибре», Верлен опубликовал эссе «Слово о рифме» (Un mot sur la rime), где настаивал на необходимости рифмы или ассонанса для французского стиха: «Рифмуйте слабо, используйте ассонанс, если хотите, но рифма или ассонанс — без этого не существует французского стиха».

Верлен окончательно разбил «старые метрические вафельницы» по выражению Гюисманса, освободил фразировку, что дало свободу следующему поколению символистов (Лафорг, Ренье, Клодель, Вьеле-Гриффен, Верхарн, Метерлинк) выработать верлибр, где ритмика создается за счет свободной сегментации.

«Проклятость» — отложенная рецепция

Значительное влияние на литературный процесс произвел сборник эссе Верлена «Проклятые поэты» (Poètes maudits, 1884), посвященных Рембо, Корбьеру, Малларме; во втором издании был дополнен статьями о Марселине Деборд-Вальмор, Вилье де Лиль-Адане и «бедном Лелиане» (анаграмма Pauvre LelianPaul Verlaine). Заглавие книги, восходящее к названию стихотворения Бодлера «Могила проклятого поэта», закрепилось в литературном мире, статьи Верлена предвосхитили область исследований литературной рецепции. Интерес представляет также серия литературных портретов о современниках (Les Hommes d’aujourd’hui, 1885–1893).

1886 год — переломный во французской поэзии XIX века: третий том «Современного Парнаса» выходит без Верлена (его стихотворения отклонены Франсуа Коппе и Анатолем Франсом: «Нет. Автор недостойный, а стихи самые плохие, которые мы когда-либо видели»). Отдаление от парнасцев знаменует начало принципиально иной эстетики. Жан Мореас в манифесте символизма называет Верлена, Бодлера и Малларме предшественниками новой поэтической школы. Жорж Леметр публикует статью «Поль Верлен, символисты и декаденты», раскрывающую его редкий талант. Леон Ванье публикует сборники стихотворений «Любовь» (Amour, 1888), «Посвящения», (Dédicaces, 1890) и книгу Шарля Мориса «Поль Верлен» (1889).

Ванье издавал «символистов» и «модернистов», обеспечивал средствами к существованию Верлена за счет публикаций сборников стихотворений «Элегии» (1893), «Оды в ее честь» (1893), «В Лимбе» (1894), автобиографической прозы «Мои тюрьмы» (1893). Круг издателей понемногу расширялся («Эпиграммы» в изд. журнала «Plume» (1894); «Исповедь» (1895) изд. «Fin de siècle»).

Несмотря на недомогания и финансовую стесненность, Верлен после пребывания в больницах возобновлял встречи, свои «среды», общался с поэтами, художниками, театральными деятелями. В 1892–1893 годах по приглашению голландских литераторов Верлен выступал в Голландии с лекциями о французской литературе (Гаага, Лейден, Амстердам), затем — в Бельгии и Англии.

В 1896 г. поэт умер в полной нищете, но его гроб провожали несколько тысяч человек. Могила Верлена находится на кладбище Батиньоль в Париже.

Одна из дьяволических поэм

 Портрет Поля Верлена. Феликс Валлотон, 1896

 Портрет Поля Верлена. Феликс Валлотон, 1896

«Влюбленная в дьявола» (Amoureuse du Diable) — одна из пяти «дьяволических поэм» из сборника «Давно и недавно» (1885), занимающих важное место на духовном пути Верлена. Вероятно, этот текст представляет переходный этап, предшествующий стихотворениям католического вдохновения. Рукопись, отправленная Лепелетье, не датирована. Предположительно поэма написана позднее марта 1874 года, когда после содержания в Монсе в камере номер 252 Верлена перевели в 112-ю, где он мог писать и получать письма.

Объемная нарративная форма (154 строки) сочетает традиционное со скандально-новаторским: золотой метр 12-сложников-александрин со смежной рифмовкой сбивают множественные анжамбеманы и вольное обращение с цезурой. Именно ритм можно считать зашифрованным посланием, обращающимся скорее к подсознанию читателя, нежели к его разуму. Вряд ли можно говорить об однозначной трактовке поэмы, посвященной Стефану Малларме.

ВЛЮБЛЕННАЯ В ДЬЯВОЛА*

Стефану Малларме

По-итальянски, но с акцентом русским, явным
Он говорит: «Мой друг, а я считаю главным,
Быть одному, к тому ж богатым быть всегда,
И завтра, и потом, пусть дни, как череда...
Богат, да так, чтоб золотом чеканным,
Я мог дорогу в Ад мостить, как будто камнем.
Вам предстоит забыть, кто я, чтоб смочь спросить
За что Месье Фелис? Торговец, может быть?»

Слова обращены к изысканной графине.

Ах, как светла, мила, как благородно имя!
А сердце — золото, душа как бриллиант,
Богата и знатна, муж преданный, педант:
Все исполнял мечты, пред ней благоговея,
И обожаема, счастливица, как Фея,
Как Королева, да, Святая, ясный взор,
Все было у нее.
Но вот явился вор,
Взял сердце, душу он, играя ей, как вещью,
И вот она сидит, волос пожар зловеще
Спадает по плечам, вот алые шелка,
Огромные глаза, печальные слегка.

Обыденны, страшны все приключенья эти.
Покинуть особняк ей удалось. В карете
Тот ждал внизу. Побег. Куда? Весь свет гадал,
Полгода бушевал неслыханный скандал.
Ее судьбой в те дни был каждый озабочен,
Ведь свет не получал еще таких пощечин,
Не злясь и не клеймя: судачили о ней
Все злые языки, смеялись все шумней,
Поддерживая слух о странной, о безумной.
А ей-то что с того? Запасшись крупной суммой
Задолго до того, как убежала с ним,
Она могла мечтать и жить лишь им одним.
Свой капитал она перевела в банкноты,
Все пачки уложив в ларец ручной работы,
Так миллионов семь не трудно унести.
И восемь, может быть. У спутника почти
Приятным голос стал от выпитого рома,
Когда он, увозя красавицу из дома,
Спросил про ларчик тот. В ответ слова звучат:
«Все наши деньги здесь».
О сколько будет трат!
А он-то чем богат? — лишь некой красотою,
Умом... (Успеем обсудить его устои.)
О расточительство и реки серебра!
Кредиты, ссуды, займы, воровство, игра!
Он выходил сухим из всяких махинаций,
Обескуражив жертв, заставив восхищаться,
Он роскошью своей очаровал весь свет,
Был уважаем, зван, ему препятствий нет.
Шесть месяцев прошло, приехали обратно.
Ларец он открывал привычно (безвозвратно
Истратил половину). Только в этот раз
Сказал он то, что мы услышали сейчас,
Так он дополнил жест (основу отношений)
Брать деньги, не спросив каких-то разрешений.
Она удивлена, но говорит: «Бери,
Раз хочешь».
Все забрал и вышел.
До зари.
То превосходство, что в его словах мелькало,
Каким-то гнусным обаяньем привлекало,
Лилось и заставляло чувствовать острей,
Был черен цвет его немыслимых кудрей,
Его зеленых глаз безбрежная истома
Пылала памятью о пламени Содома,
И голос в душу полз, как древняя змея,
Отраву сладкую медлительно струя.
Велюр и лак, батист и перстни с аметистом.
Но предки, род, увы, не все тут было чисто.
Кто он, откуда он, и где его родня,
Никто так и не знал в Париже с того дня,
Как прошлою зимой, развязный, наглый, дерзкий
Он в обществе предстал в своем небрежном блеске.
И начал череду дуэлей и интриг,
Девицы от любви лишались жизни вмиг.
Как он влюбил в себя графиню, дал ей зелье?
Как завладеть сумел душою и постелью
Вот этот злобный гном, вот этот мерзкий плут,
Который пахнет так, как лошади и блуд?
У милых дам в крови секрет тот дремлет сладко,
То дьявола секрет, извечная загадка.
Но так, иначе ли, заполучил он власть,
Проделка удалась, он куролесил всласть.
Он мог не приходить, пить по три ночи где-то,
Бил ту, в ком не встречал отпора и ответа,
Порой он был не прочь побыть немного с ней,
Чтоб мучить, поучать и уколоть больней,
И в шутку излагал престранные воззренья:
.................................................................................
«Я, Mia, не гневлив, и все же без зазренья
Малейшего я вам сейчас в лицо скажу,
Что из себя всегда я просто выхожу,
Когда случится мне навеселе явиться,
Помилуйте, мой друг, ну, как тут не взбеситься,
От ваших сжатых губ, закатыванья глаз!
Какая узость предрассудков всякий раз!
Вам кажется, я пью, как все, как вы, как кошки,
Винишко сладкое в бокальчике на ножке?
По-вашему, кто пьет, по сути, лишь Гурман?
Вот заблужденье где! Ум вводит вас в обман!
Не стоит потакать, такой обман досаден.
Возьмем другой пример, молитвы ваши, ладан,
Исус из дерева — картинка лишь, предмет?
Облатка — хлеб простой, отличий вовсе нет?
Или любовник, вот, скажите, почему же
Чем женщину влечет, да при живом-то муже?
Всего-то лишь другой какой-то господин,
Ей сразу — властелин, единственный, один?
Попробую найти попроще объясненье:
Я не для вкуса пью, а ради опьяненья.
Быть пьяным — это дар, победа, торжество,
Над жизнью, суетой, вам не познать его!
Всё это забытье и сонм воспоминаний,
Прозрений, смутных тайн, незнания и знаний,
Так греза замерла, всю жизнь за краткий миг
Ты проживаешь вдруг, не зная, как возник
Поток, прилив надежд и горечь сожаленья!
Как это передать? Общественное мненье
Мишенью выбрало того, в ком этот дар,
О, подлость! Если бьет он, под его удар
Попавших, в упоенье, с исступленьем,
Не жаль мне!»
....................................................................
«А любовь, вот целое реченье,
Толкуй его, как хочешь, слово-каламбур,
Все так и делают, и вот царит сумбур,
Кому-то — миг утех, кому-то — развлеченье,
Тут каждому свое, без преувеличенья,
От темперамента зависит и от сил,
О сколько времени на это всяк убил!
Да как! Таким, как мы, нам с вами, так не кстати
Серьезно время проводить в подобной трате,
И стыдно было бы, богатым, умным, нам
В наш просвещенный век весь этот затхлый хлам
Ценить...»
................................................................
Так он язвил, нещадно и неловко.
В запасе у него на всё была издевка.
Графиня слушала, взгляд опустив, как те,
Чей дар любить, терпеть, прощать в неправоте.
Проходит пара дней. «Четыре миллиона,
Бессильные в игре! Вам крайне удрученно
Скажу — разорены, несправедливый рок!» —
Графине так сказал вернувшийся игрок.
Ее бьет дрожь. Молчит. Ни слова, ни ответа.
«Diletta, я не промедлю очутиться где-то
Вдали от этих мест, ищите дурачка,
Быстрее одного блошиного скачка».
Она бледна, дрожит: «Иди же, я все знаю.
Иди». — «Тогда игра у вас совсем чудная.
Идет игра с огнем. Игра без козырей».
«Кто запретит?» — «В игре я знаю толк, скорей».
— «Но если я хочу так заслужить проклятье?»
— «Тогда другой вопрос. Не стану тут мешать я.
Всё, я пошел». — «Со мной!» — «Нет я один сейчас».
Исчез он. Тишину взрыв хохота потряс.
Исчез он без следа. Остался запах серный.
Она хватает нож.

Удар рукою верной.
И лезвие легко вошло под сердце ей
«Любимый, за тебя!» — вонзила сталь сильней,
Идя на высший суд для встречи с тенью тою.

Не ведала она: Ад будет пустотою.

(Ранее не переводилось. Перевод Екатерины Белавиной)

Источник: https://gorky.media/context/v-odinochnom-zaklyuchenii-sortir...

Показать полностью 7
57

Разборы Властелина колец. Урук-хаи

или «Это не те хоббиты, что вы ищете!»

Глава, где происходящее нам показывают с точки зрения Пиппина. Несмотря на то, что называется она Урук-хаи, это по праву его глава. Если раньше Братство сталкивалось с орками только в битве или во время погони, то в этой главе двое младших хоббитов оказываются в самой гуще орков в роли пленников. Есть некая горькая ирония в том, что с орками вблизи читатель знакомится через самого юного и неопытного героя – Пиппина. Для него, по хоббитским меркам ещё почти подростка, всю дорогу находящегося под руководством и защитой сильных и взрослых друзей, плен стал полной неожиданностью и шоком.

Тёмный и беспокойный сон Пиппина, с которого начинается глава, сразу протягивает ниточку к Фродо, которому ещё только предстоит оказаться в орочьем плену. И по дальнейшим ощущениям Пиппина можно понять, что в схожей ситуации будет чувствовать Фродо. По открытым нам мыслям приходящего в себя Пиппина можно восстановить и примерный ход мыслей Фродо в башне Кирит Унгол.

Толкин мало будет говорить о том, что происходило с Фродо, но одинаковый выбор слов для Пиппина и для Фродо, его упоминание в самом начале явно свидетельствуют, что многое, что касается мыслей и ощущений, применимо и к нему. Ход мыслей Пиппина, когда у него сначала явь мешается со сном, потом он постепенно осознаёт случившееся и вспоминает про Мерри, потом пытается восстановить ход событий – примерно так должен будет приходить в себя и Фродо. Выбирая для описания обеих ситуаций одни и те же образы и слова, Толкин их сознательно сравнивает:

Пиппин: dark and troubled dream; found that the dream was little worse than the waking. Pippin's aching head… Terrified Pippin lay still

Фродо: But the other dreams were horrible. And I fell into darkness and foul dreams and woke and found that waking was worse. …and he passed a hand over his aching brow. I lay here terrified.

Причём параллели эти будут проводиться не один раз. Дело в том, что Пиппин невольно в некотором смысле окажется кем-то вроде Фэтти Болджера, отвлекающего Врага от настоящего Фродо. По факту Мерри и Пиппина схватили вместо Фродо и Сэма. Если Фродо всё-таки избежит очной ставки с Сауроном, то вот Пиппину-то в этом смысле повезет меньше и он потом на собственной шкуре, пусть очень непродолжительное время, через палантир испытает то, что ждало Фродо, попади он к Саурону в руки. Саурон же впоследствии примет Пиппина за Фродо и это миссии Фродо невероятным образом поможет - Саурон будет думать, что Кольцо направляется в Минас Тирит. И ещё Пиппин окажется сродни Фродо в том, что позже столкнётся с силой, во всём его превосходящей, которой он не сможет сопротивляться.

Пиппин вспоминает, как они с Мерри неосмотрительно побежали в лес. (Фродо мог так же вспомнить, как он потеряв голову кинулся к перевалу). И в том и в другом случае имела место странная одержимость. Из его воспоминаний мы узнаём, как отважно сражался с орками Мерри и даже пара-тройка из них лишилась рук. Неудивительно, что с Мерри они обошлись ещё хуже, чем с Пином, и он долгое время находится без сознания. Но сразу становится понятно, что как минимум Мерри прекрасно может за себя постоять.

Так же нам становятся известны некоторые подробности схватки Боромира с орками. Оказывается, первую атаку он отбил, и они попытались отступить к своим, когда были вновь атакованы урук-хаями.

Общее в положении Пиппина, Мерри и Фродо в плену ещё и в приказе, своего рода охранной грамоте, согласно которому оркам нельзя было пленников и пальцем тронуть. Понятно, что в случае с орками приказы срабатывали не всегда, но хоть какая-то защита лучше её отсутствия, и она в обоих случаях сработала хоббитам на руку, хотя цели её, конечно, были страшными.

Пиппин довольно быстро приходит к сожалению о том, что он напросился в этот поход, а не послушал Элронда, который не хотел отпускать его. Он чувствует себя никчёмным, вспоминает Страйдера и ему хочется верить, что он поспешит помочь, но не знает, может ли он надеяться на это. Абсолютно понятные чувства, но если вдуматься - у Пиппина была вот эта роскошь выбора и сожаления о нём. Казалось бы, всё равно выбор он совершил на эмоциях и угодил в конечном итоге в плен, но выбор ведь у него действительно был и он даже мог раскаиваться в нём. А вот у Фродо его не было. Нет, формально, конечно, выбор был и у него, но на Совете у Элронда он уже всё про этот выбор понял. И он, кстати, никогда и не сожалеет о том, что вызвался нести Кольцо, он, если проследить далее по тексту, даже никогда не говорит об этом, как о своём выборе, а только как о приговоре и как о долге. В башне Кирит Унгол он только позволяет себе обмолвиться о том, что очень хотел бы, чтобы кольцо никогда не нашлось. Но опять же по ходу текста очевидно – он эту судьбу принял и никогда нигде не задавался вопросом, а стоило ли это делать и если стоило, то ради чего. Он всегда знал, ради чего. Поэтому диалог в конце фильма Две башни: «На что мы опираемся? – В мире есть добро, мистер Фродо, и за него стоит сражаться» вызывает у меня лютый фэйспалм, хоть чем меня закидайте, он сам по себе является примитивным, но ещё и очередным напоминанием мне о том, как угробили в этом кино такой проработанный, глубокий, благородный и цельный образ толкиновского героя, каких поискать ещё. «Меня отправили в Мордор, значит, я иду в Мордор, а что там со мной случится, тому и быть» versus «На что мы опираемcя, Сэм?» на пороге Мордора.

Но вернёмся к Мерри и Пиппину. Орки, конечно, знают толк в обращении с пленниками. Даже если они не хватаются за ножи и пыточные инструменты, они умеют нагнать страху на кого угодно.

Но помимо столкновения с орочьим обращением Пиппин узнаёт, что орков три отряда, и они не сильно друг другу дружественны. Что снова наводит на параллели с Кирит Унголом, потому что там будет похожая история, два отряда, два главаря и дело-таки там дойдёт до большой свары, которая перевернёт ситуацию на сто восемьдесят градусов.

Здесь же один отряд орков пришёл из Мории с целью отомстить, один из Орфанка – урук-хаи во главе с Углуком, и третий отряд – мордорские орки, причём не рядовые, а из Лугбурца, то есть из Барад-Дура. А значит Гришнак действительно знал, за чем он был послан и что искал. Он вполне мог быть из числа орков, пытавших Голлума. Скорее всего и отправлен был неспроста. И он говорит о том, что на том берегу их ожидает крылатый назгул. Вот когда перед Пиппином замаячила первый раз перспектива быть унесённым назгулом в Лугбурц. Гораздо раньше случая с палантиром.

Эти, под предводительством Углука и Гришнака, пришли именно за хоббитами, а точнее, за Кольцом. Те, кто последние два отряда послал, Саурон и Саруман, тоже заклятые союзники и конкурируют между собой в борьбе за главный приз. Так что в стане Врага каждый сам за себя. И это очень хороший знак и характеристика Зла у Толкина.

Факты об орках подаются автором как бы невзначай в процессе их бесконечных разборок. Например мы узнаём, что Саруман кормит урук-хаев человечьим мясом. Нормальный такой рацион.

Очередная орочья ссора предоставляет Пиппину шанс незаметно освободить руки. Несмотря на молодость и неопытность, он тоже оказывается парнем не промах.

Оркам надоедает тащить на себе пленников и Углук решает привести их в чувство, чтобы заставить их бежать самих навстречу уготованной им участи.

Отрывок на перевод:

He was healing Merry in orc-fashion; and his treatment worked swiftly. When he had forced a drink from his flask down the hobbit's throat, cut his leg-bonds, and dragged him to his feet, Merry stood up, looking pale but grim and defiant, and very much alive. The gash in his forehead gave him no more trouble, but he bore a brown scar to the end of his days.
'Hullo, Pippin!' he said. 'So you've come on this little expedition, too? Where do we get bed and breakfast?'
'Now then!' said Uglúk. 'None of that! Hold your tongues. No talk to one another. Any trouble will be reported at the other end, and He'll know how to pay you. You'll get bed and breakfast all right: more than you can stomach.'

Орочье лечение подействовало быстро. Он влил хоббиту в горло питьё из фляги, разрезал верёвки на ногах и заставил встать. Мерри поднялся, он был бледен, но вид у него был мрачный и вызывающий, и очень живой. Глубокая рана на лбу больше не беспокоила его, но коричневый шрам он носил до конца своих дней.
«Привет, Пиппин! – сказал он. – Тоже в этом походе? Где наш ночлег и завтрак?»
«А ну! – рявкнул Углук. Размечтался! Прикусите языки. Разговоры запрещены. Доложено будет о любой пакости, а уж Он с вами расплатится. Дойдёт и до ночлега с завтраком, только смотрите, не лопните.

Пиппин, не испугавшись угроз, решается на отчаянный шаг – отбежать подальше, и оставить знак друзьям, которые могут идти по следу – застёжку эльфийского плаща. В глубине души он хочет надеяться на помощь. И хотя Арагорн с друзьями гнались за орками исключительно ради самих Мерри и Пиппина, но попади они к Саурону или Саруману – их могли под пытками заставить рассказать что угодно, в том числе и всё о Фродо и Кольце, тем самым миссия Фродо, и так почти безнадёжная, была бы обречена.
Штрих к характеру Пина:

A whip-thong curled round his legs, and he stifled a cry.
Кнут обвился вокруг его ног и он подавил крик.

А далее события развиваются по неожиданному сценарию. У орков появляются преследователи, но это не Арагорн, Гимли и Леголас. Пиппин ругает себя за то, что не давал себе труда разузнать получше о землях, через которые ему предстояло идти, потому что никогда не думал, что они с Мерри окажутся одни, без Гэндальфа, Страйдера или Фродо. Единственное, что он вспомнил, что конь Гэндальфа был из этих земель, это звучало оптимистично, но Пиппин также понимал, что если начнётся заварушка, то они скорее всего погибнут в ней вместе с орками.


Когда Углук понял, что дело принимает очёнь серьёзный оборот, его приказ звучит очень жестоко и не оставляет хоббитам шанса: пленников следует стеречь и не убивать… до тех пор, пока не окажется, что враги одерживают верх. Они не должны иметь возможности позвать на помощь и не должны дождаться спасения. Хоббитам вновь связывают ноги.
Единственным плюсом во всём этом было то, что Пиппин и Мерри оказываются рядом и даже получают возможность перекинуться парой слов. Мерри говорит, что не в силах что-либо предпринять, даже если бы он был не связан. И Пиппин вспоминает про лембас. Правда, охранники прерывают их разговор на этом месте.


Но орки тем хороши, что не очень-то слушаются приказаний своего начальства. Когда роханцы напали на орков, охранники покинули пост и Мерри и Пиппин остались одни. Но тут же попали в лапы к Грышнаку, который кинулся их обыскивать, и по странному блеску в его глазах Пиппин вдруг понял, что орк знает о Кольце. И пошёл ва-банк. А Мерри ему подыграл. Играли они с огнём, но добились того, что Грышнак схватил их и потащил прочь,подальше от Углука и его охранников. Неизвестно, чем бы обернулось дело, но Грышнак налетел на всадника, выхватил меч, чтобы убить хоббитов, лезвие звякнуло и блеснуло и дальше роханцы своего не упустили. А хоббиты остались живы и оказались вне круга осады. Тут и пригодилась предусмотрительность Пиппина, который ранее незаметно освободил себе руки. Но первое, что они сделали, оказавшись на свободе – перекусили лембасом прямо на поле битвы, и это напомнило им друзей и придало сил.


Они отползли подальше от поля боя и, беззаботно болтая, скрылись в лесу. А Углук пал в поединке с Эомером. И «ни в Мордоре, ни в Изенгарде никогда не узнали, что стало с орочьими отрядами. Только дым от костра был виден многим зорким глазам».
А Мерри предрекает Пиппину стать героем целой главы в книге Бильбо.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!