Чудесный город снабжался не только водой, едой и пленниками. Ацтеки собирали реликвии прошлых цивилизаций, интегрировав их в свою мифологию. Одними из самых интригующих культурных объектов были их книги, которые рассказывали истории о богах, народе и календарях. Комбинация рисунков и пиктограмм служила своеобразной формой письма. Пиктограммы обозначали идеи, события и даты, служа напоминанием для читателей. Победив враждебное царство, ацтеки сжигали их книги, стирая прошлое, для того, чтобы переписать его на свой лад.
Однако вскоре на морском горизонте появились плавучие замки новых мощных врагов. Что было делать? Монтесума решил для начала послать пришельцам богатые дары, чтобы оказать впечатление на чужаков. Они включали в себя произведения талантливейших мастеров, включая два огромных диска: золотое Солнце и серебряную Луну.
Ещё были различные золотые фигуры животных, изящные ювелирные изделия, а также прекрасные церемониальные одежды и ткани, которые ацтеки ценили выше золота. Никто, конечно, и не собирался одевать эти одежды. Но испанцы их выставили для обозрения вместе со всей коллекцией, которая была по морю переправлена в Нидерланды, находившиеся тогда под властью Габсбургов. Там они нашли достойного зрителя.
Зрителем был нюрнбергский художник Альбрехт Дюрер, который пытался подтвердить свою стипендию, положенную им одним из предыдущих императоров Священной Римской империи Максимилианом. Дюрер создавал прекрасные холсты, но больший потенциал видел в гравюрах, которые можно было легко копировать посредством печати. Он добился высочайшей точности в изображении органических форм посредством своей резьбы. Гравюры служили прекрасным способом расчётов во время его путешествий в Италию и Нидерланды. На север он поехал не только, чтобы подать прошение недавно вступившему на трон Карлу V, но и чтобы взглянуть на полотна знаменитых голландских мастеров. Он даже помог им соорудить триумфальную арку для императора, который подтвердил право художника на пенсию.
Что ещё увидел Дюрер при дворе в Брюсселе? Он увидел дары Монтесумы, о который выразился следующим образом:
Также я видел вещи, привезённые королю из новой золотой страны: солнце из чистого золота, шириной в целый клафтер, луну из чистого серебра той же величины, также две комнаты, полные редкостного снаряжения, как-то: всякого рода оружия, доспехов, орудий для стрельбы, чудесных щитов, редких одежд, постельных принадлежностей и всякого рода необыкновенных вещей разнообразного назначения, так что это просто чудо — видеть столько прекрасного. Всё это очень дорогие вещи, так что их оценили в сто тысяч гульденов. И я в течение всей своей жизни не видел ничего, что бы так порадовало мое сердце, как эти вещи. Ибо я видел среди них чудесные, искуснейшие изделия и удивлялся тонкой одаренности людей далеких стран. И я не умею назвать многих из тех предметов, которые там были.
Сто тысяч гульденов – по сегодняшним временам это не меньше десятка миллионов долларов. Признавая своё полное неведение, великий художник смотрел на эти произведения искусства, как на объкты, созданные рукой мастеров, таких, как он сам.
Через несколько лет Дюрер познакомился ещё с одним странным объектом, привезённым испанскими и португальскими моряками из дальних странствий. Ему рассказали о колоссальном гиганте с Востока – носороге. Один из немецких купцов видел животное во время выгрузки его в Лиссабоне и живописал его Дюреру в личной беседе. Рассказ был хорош, как хорошо было и воображение художника, создавшего гравюру, не видев оригинала:
Это потом те, кто вживую видел носорога, отметили, что животное не имеет панциря. А для своего времени гравюра пользовалась оглушительным успехом, заставляя восхищаться чудесами Востока.
В это время Монтесума наблюдал за действиями чужестранцев. Те заключили союз с врагами ацтеков и собирались вторгнуться в Теночтитлан, который оказал на них впечатление. Император пригласил их в гости, но они не оценили гостеприимства, заключив его в плен в собственном дворце. Последовал бунт ацтеков и сражение, в результате которого испанцев выкинули из города. Но Монтесума не видел финального триумфа, поскольку был убит. Испанцы не сдались и воспользовались помощью прежних данников ацтеков. А затем пришла оспа, привезённая из-за океана. Против неё местные оказались беззащитны. Ослабленный эпидемией город не выдержал штурма. Когда битва была окончена, завоеватели разрушили чудо, которым сами же восторгались. Город, включая дворец императора, его книги и зоопарк, был сожжён дотла.
Осталось немного. Знание о сложной системе чтения и письма было постепенно утеряно, большинство книг утрачено. Испанский монах Бернардино де Саагун попытался восстановить наследие ацтеков, опросив оставшихся свидетелей и собрав то, что ещё можно было собрать. Он создал чрезвычайно ценную книгу, рассказывавшую не только о битвах с испанцами и болезнями, ими привезёнными, но и о жизни ацтеков до разрушения их империи. Оригинальных книг осталось совсем немного. Одна из них – знаменитый кодекс Борджиа. Не уцелели и дары Монтесумы. Их переплавили в монеты.
Столкновение испанцев с ацтеками было и столкновением между массовой печатью и рукописными творениями. Последние не устояли, и если что-то уцелело, то, главным образом, потому, что было перепечатано новыми средствами. Печать сохранила и древний план Теночтитлана. Уцелевшие же оригиналы поднялись в цене до космических высот. Оригинал незаменим, и потому мы продолжаем тратить большие деньги на их сохранение в музеях и библиотеках. Потому в центре современного Мехико ведутся раскопки, и мы можем сегодня лицезреть следы далёкого прошлого в сердце современной цивилизации.
Португальский матрос пишет эпос
Бывалый моряк Луиш де Камоэнс не знал, что ждёт его на пути из Макао в Индию. Его везли туда, чтобы предать суду. Единственным утешением была жена-китаянка. У берегов Индокитая судно застиг тайфун, после которого ему посчастливилось попасть в число немногих спасшихся. Любимая жена пропала без вести.
Португальские короли не могли рассчитывать на благосклонность стихии: им досталось царить на берегу буйного Атлантического океана. И всё же они снаряжали судно за судном и отправляли их на юг вдоль Африки. Крепость за крепостью появлялись на пустынных берегах. Их конечной целью была «охота на слона»: поиск морского пути в Индию. К тому времени люди отдавали себе отчёт, что не свалятся в бездну, дойдя до края Земли. В конце пятнадцатого века путь был открыт Васко да Гамой. После его триумфального возвращения всё новые суда пошли вокруг Африки в Индию и дальше в Азию, достигнув, в конце концов, и китайского берега. Там, в Макао, и пришёлся кому-то не по душе наш герой.
Раздвинуть свою власть на весь мир португальским монархам помогла информация. Каждое путешествие детально документировалось, всё новое попадало на карту, включая направления ветров. Записывались цены на рынках, где что брать и где что сбывать. Всё знание стекалось в Индийский дом в Лиссабоне. Наградой за дотошность стало процветание страны в первой половине шестнадцатого века. Ключом к продолжению успешного развития было неразглашение ценной информации. Обращение карт и глобусов оказалось под запретом. Однако трудно было заставить замолчать самих мореплавателей, многие из которых были не в ладах с законом (включая самого Камоэнса) и готовы были выручить неплохую сумму за продажу секретных данных. Так венецианскому агенту удалось подкупить нескольких человек из экипажа Магеллана и опубликовать их рассказы. С тех пор Индийский дом охранялся особенно строго.
Камоэнс потерял жену, но не потерял деревянный ларец с рукописью Лузиад. После ознакомления с отчётами прежних мореплавателей, он решил тоже написать книгу. Но это не должна была быть хроника путешествия. Он любил поэзию, а искусство и литература древних Рима и Греции были тогда в моде. Их научился ценить и Камоэнс во время учёбы в Коимбре. Почему бы не написать эпос по образцу Одиссеи и Энеиды? Гомер и Вергилий стали его учителями, а сюжет предоставило путешествие да Гамы в Индию. В то же время, он верил, что португальцы превзошли достижения древних героев, которые не покидали пределов спокойного Средиземного моря. Бури у мыса Доброй Надежды побудили его придумать нового бога Адамастора: страшного бородатого гиганта с гнилыми зубами и глубоко посаженными чёрными глазами. Камоэнс считал, что превзошёл древних поэтов в том, что сам многое повидал и помотался по свету. Он не упускал случая написать: «я видел», «я ходил». «Лузиады» стали первым эпосом, включившим в себя повседневные детали морского плавания, включая цингу, огни святого Эльма и даже торнадо. В его произведении олимпийские боги сочетались с астролябией.
Культуры выживают и процветают, благодаря заимствованиям из прошлого, чем занимался Камоэнс. Но и благодаря сюрпризам, которые преподносит столкновение с другими незнакомыми культурами. Португальцам приходилось искать общий язык всюду, где они высаживались. Они не смотрели на то, как туземцы одеты, что едят или как живут. Главным критерием для них было знакомство с деньгами, золотом или драгоценными камнями, а также осведомлённость о торговле пряностями с Индией. Если они в курсе этих дел – значит цивилизованы. Типичный подход заморского купца. Васко да Гама, обогнув Африку, не попал в необитаемые земли. Всё было обжито и связано морскими путями задолго до него. И всё было бы хорошо с этими цивилизованными и доброжелательными людьми. Только у них был один недостаток: они были мусульмане.
В те времена память Реконкисты с её жестокостями и депортациями целых народов была весьма свежей, и потому особенным дружелюбием в отношении к этим мусульман португальцы не отличались. И в самой Индии да Гама нашёл мусульманских султанов. Но там повсюду были и христиане! Только они как-то странно выглядели, и святые у них были какие-то многорукие. Он был уверен, что с ними можно будет договориться. Спустя полвека, Камоэнс и его коллеги-мореплаватели поняли, что не было ни сказочно могущественного христианского короля в Африке (хоть они и помогли кое-кому отбиться от местного султана), ни индийских христиан, которые на деле оказались индуистами. Кстати, всё это Камоэнс вписал в свой эпос. Португальцев в Индии ждала ещё одна неожиданность: им было нечего предложить в этой богатой стране. Они оказались бедными и отсталыми на этом празднике жизни. Да Гама пообещал вернуться. И они вернулись, и добились процветания, не в последнюю очередь благодаря сведениям из Индийского дома. Они не искали завоеваний. Им нужна была торговая монополия. А для этого требовалось разорвать торговые сети мусульман с помощью военного флота.
Камоэнс считал себя защитником христианской Европы. Вернувшись в Лиссабон, он посвятил своё произведение молодому королю, разрешение которого требовалось для публикации. Ещё нужно было заручиться поддержкой святой Инквизиции. К счастью, она разобралась в декоративной роли греческих богов в «Лузиадах» и дала добро. Себастьян I благосклонно отнёсся к поэме и даже назначил Камоэнсу скромную пенсию. Он последовал совету поэта продолжить борьбу с мусульманами в Северной Африке, победу в которой Камоэнс предрекал в своей поэме. Он высадился в Марокко во главе армии крестоносцев. Это плохо кончилось и для армии, и для самого короля. Почти никто из них вернулся домой. Аристократия страны оказалась обезглавлена. Это бедствие стало концом независимости Португалии. Скоро и азиатские торговые сети оказались перед вызовом со стороны молодых хищников-колонизаторов: англичан и голландцев.
Вне зависимости от его роли в падении португальской империи, эпос Камоэнса служит хорошим напоминанием о том, что создание смыслов может оказаться опасным предприятием. Опасно оправдывать прошлым настоящее, опасно пренебрегать чужими культурами. И опасно использовать силу слова для мотивации читателя, особенно в век массовой печати.
В лиссабонском монастыре святого Иеронима есть три могилы. Они принадлежат людям, судьбы которых тесно связаны: Васко да Гаме, королю Себастьяну и нашему герою. Одна из могил пуста. Да Гама погиб в третьем плавании, и его останки привезли спутники. А король не вернулся с войны из Марокко. Лишь Камоэнсу возвратился на родину живым.
Просвещение на Сан-Доминго и в парижских салонах
В 1793 году отпущенный раб с Сан-Доминго Туссен Бреда решил сменить фамилию. Он стал называться Туссен Лувертюром, что в переводе с французского означает «открытие». Трудно сказать, что конкретно это тогда означало. Но в наше время его можно связать с экстраординарным событием: успешным восстанием рабов, приведшим к появлению на карте Латинской Америки первого независимого государства.
Рабство существовало и в других обществах, но промышленного переселения огромных масс населения не было нигде. Лувертюр был редкостью, представляя третье поколение рабов. Рабы там долго не жили, так что из общего населения лишь 41% родилось на острове. Остальных постоянно подвозили из Африки.
Такая система ещё бы существовала неизвестно долго, если бы не события в окружающем мире. Одним из них стала американская Война за Независимость. Другим – падение монархии во Франции. Это поставило под вопрос систему власти на острове, вернее, во французской его части. Результатом стала серия мятежей, начиная с 1791 года, в которых участвовал Увертюр. Обстоятельства были сложны, мятежники часто враждовали друг с другом, заграница давила. Увертюр стал искать союзников за рубежом и нашёл их в лице испанцев. Он стал говорить не только о мести рабовладельцам, но и о свободе и равенстве. Этот новый язык можно было слышать и в Декларации независимости США, и во французской Декларации прав человека и гражданина. Нет – специальным привилегиям. Эти идеи послужили причиной двух революций. Правда, отцы-основатели Соединённых Штатов выносили по умолчанию за скобки женщин и рабов из числа равноправных граждан. Но что написано пером – не вырубишь топором. Декларации создали свою динамику и были приспособлены для новых целей. Их ведь читали и те, для кого рабство не было чем-то самим собой разумеющимся.
4 февраля 1794 года революционный Конвент во Франции сменил календарь, став отсчитывать время от года революции (1792). В числе голосовавших депутатов было пару человек с Сан-Доминго, в том числе вольноопущенник Жан-Батист Белле. Неделю спустя он произнёс пламенную речь в пользу отмены рабства на Сан-Доминго. Ещё через неделю рабство был отменено во всех колониях. Неважно, что вскоре после этого испанцы и англичане захватили часть Сан-Доминго и вернули там рабство. Начало было положено.
Чтобы понять, откуда происходили столь радикальные идеи, нужно вглядеться в портрет Белле.
На заднем плане мы видим бюст завсегдатая салона мадам Жофрен Гийома Тома Рейналя. Выданная за престарелого богача в четырнадцатилетний день рождения, мадам стала, помимо прочего, успешной бизнесвумен и организовала блестящий салон после того, как унаследовала состояние после смерти мужа. Этот салон стал инкубатором новых идей своего времени, его назвали «крепостью свободомыслия». Его члены, включая Вольтера, Дидро, Д‘Аламбера, настаивали на том, что руководимы не установившимися авторитетами, но силой разума. Впоследствии их назвали энциклопедистами в честь их труда, собравшего на своих страницах значимые знания того времени и продолжившего усилия багдадских учёных. Но при этом эти семнадцать томов стали Манифестом Просвещения. Это вызвало ярость иезуитов. Критика не пощадила и мадам Жофрен, которую высмеивали в театральной пьесе. Впрочем, в этой роли она оказалась в почётной компании других философов, во главе с Сократом.
Рейналь, будучи и энциклопедистом, имел особую область интересов: он сконцентрировался на анализе европейского колониализма. Иезуитов и церковь он ненавидел, несмотря на то, что сам учился у них и был даже рукоположен в сан. Он не упускал случая атаковать их, хотя всё же колониализм был главным делом его жизни. Его четырёхтомник снабдил читателя экономическим анализом истории колониализма. «История обеих Индий» включила в себя деяния португальцев, буддистов Индии и Китая, испанские завоевания, и, конечно, колонизаторство французов. То, чем он занимался, он называл «экспериментальной философией», то есть указывал, что основывает свои выводы на фактах. Пройдут годы, и мы станем называть это другим словом – экономика.
Рейналь понял, что мир формируется новой коммерческой эрой. Европейский колониалим был тесно вплетён в ткань капитализма. Институт рабства противен природе человека. Рейналь произвёл анализ коммерческой системы эксплуатации, на которой базировался весь колониальный порядок. Он не просто говорил о его брутальности, но и объяснил, как оно работает, кто получает прибыли и как эти прибыли достигаются. Анализируя рабство, он шёл по следу денег.
Анализ был силён и запал в голову многим вольнодумцам тех времён. Дидро атаковал рабство со страниц своей Энциклопедии. Вольноотпущенник Туссен Бреда тоже читал эту книгу, ещё до того, как сменил фамилию. Рейналь смог объяснить, почему бывшие рабы, такие, как он, сами будут использовать рабов на своих плантациях. Рабство жестоко не по причине бесчеловечия рабовладельцев и их прислужников. Оно жестоко прежде всего потому, что на эксплуатации групп людей была выстроена целая экономическая система. Это означало, что каждый оказался втянут, а значит и зависел от этой системы: не только плантаторы, но и те, кто на своей шкуре вкусили прелести рабства.
Увертюр продолжал консолидировать власть на острове, в то время, как в революционной Франции события быстро сменяли друг друга. Наполеон взял за образец Александра Македонского и не собирался полностью рвать с наследием революции. Однако отмена рабства – для него это было уже слишком. Он отправил на Сан-Доминго экспедиционный корпус, который, однако, сильно пострадал от жёлтой лихорадки. Быстрая победа осталась вне пределов доступности, и тогда Бонапарт прибег к дипломатии. Он предложил Увертюру свободный проход во Францию. Тот поверил – и оказался в тюрьме, где и умер в 1803 году. Похожая судьба постигла и Белле, который тоже умер в тюрьме пару лет спустя.
Казалось, всё потеряно. Но Наполеон просчитался. У Увертюра нашёлся прилежный ученик, Жан-Жак Дессалин, который разбил французов на Сан-Доминго. В 1804 году Бонапарт короновал себя императором Франции, а Дессалин (которого называли «чёрным Наполеоном») объявил о независимости Сан-Доминго, которая с тех пор называется Гаити. Это было первая искра, заронившая страх в сердца колонизаторов всего мира. Революцию замалчивали в учебниках истории, но борцы за свободу знали о ней.
Сан-Доминго долго считали периферией Просвещения, но это не так. Нет места, которое бы более ясно показало силу его идей. Идеи сами по себе не изменяют мир. Они должны поселиться в головах людей, кто понимают их согласно своим потребностям и используют их для своих целей.
