Когда Багдад стал хранилищем мудрости
Харун аль-Мамун однажды увидел сон. Ему приснился не кто иной, как Аристотель. Знаменитый философ отвечал на вопросы халифа до тех пор, пока последний не проснулся. Приснился он не просто так: широко раскинувшаяся империя нуждалась в политической организации, которая закрепила бы завоевания арабов в одно целое. Предки аль-Мамуна ответили на вызов времени основанием Багдада. Новый город представлял новые амбиции: его следовало наполнить знаниями со всех уголков света. Так родился новый жанр: сумма, или суммирование всех знаний. Аристотель играл в этом предприятии не последнюю роль.
В первую очередь правители Багдада хотели сохранить записи из прошлого, из времён до жизни Магомета. То есть, главным образом, персидские книги, поскольку Месопотамия долгое время находилась под влиянием Персии. После завоевания арабы перевели персидское письменное наследие на арабский. Так они смогли воспользоваться культурными ресурсами завоёванного региона. Переводы с персидского послужили кирпичиками для построения новой арабской литературы. В этой связи стоит прежде всего упомянуть Тысячу и одну ночь. Отец нашего халифа Гарун аль-Рашид обессмертил своё имя, не только войдя в качестве одного из героев в это произведение, но и как основатель производства бумаги в Багдаде. На папирус, который далеко от Египта не растёт, большой надежды не было.
Но не только исторические произведения содержало багдадский дом мудрости. Там были и индийские трактаты по астрономии, и евклидовы Начала, и, конечно, Аристотель. Правители и учёные Багдада решили, что в настоящем пригодится самое разное знание из прошлого. Растущее присутствие греческих текстов было неудивительно в свете исторического прошлого региона, когда-то павшего к ногам Александра Македонского. Вместо искоренения, арабы сохранили, перевели и интегрировали в своё мировоззрение наследие прошлого. В это же время соседняя Византийская империя, наоборот, замкнулась в себе и потеряла интерес в сохранении всего пласта греческой мысли. В 529 году император Юстиниан запретил язычникам преподавать, что привело к тому, что переписывать тексты стали только лишь христиане по своему усмотрению. Пострадала не только философия. Многие ремёсла, включая бронзовое литьё и сооружение каменных колонн, оказались забыты.
Несмотря на все преимущества, приток древних текстов породил и реакцию: если вчитаться в того же Аристотеля, то можно прийти к выводу, что его тексты противоречат Исламу. Но сторонники переводческого проекта были убеждены, что импорт греческих знаний сделает Ислам только сильнее в его полемике с другими религиями. Нужны были острые интеллектуальные инструменты. Так и вышло: заимствование продуктов чужих культур стало источником силы. Арабы стали истинными наследниками древних греков.
Но они ограничились консервацией древних знаний. Они стали на этой основе создавать новое. Одним из ярчайших представителей арабской научной традиции был Ибн Сина. Он был чрезвычайно талантливый человек: уже в десять лет знал наизусть Коран, а в юности писал философские обзоры. Авиценна стал великим синтезатором знаний. Он основал новую форму мысли, взяв лучшее от Аристотеля, расширив и внедрив его в другие источники. Знание он распределял на четыре категории: логика, математика, физика и метафизика. Жаль, что многие современные университеты не придерживаются столь стройного универсального подхода.
Ибн Сина справедливо считал, что все люди способны рационально мыслить, имеют, по словам Аристотеля, «рациональную душу». Нужно только было согласовать это как-то с Исламом. Аристотель писал, что всё имеет свою причину. Может быть, Всевышний – конечная причина всего на свете? Поэтому Вселенная познаваема, например, через логику. Но конечная причина – нет.
Произведения Авиценны носят обобщающий характер. Они сформировали развитие философии на столетия вперёд. Даже сегодня большая часть мыслительной работы производится не созданием новых работ, а комментированием канона, который непрестанно изменяется.
Великолепный Багдад Средневековья не выдержал испытания временем. Его оригинальная архитектура постепенно ушла в тень и пропала без следа, дав место новостройкам. Дом мудрости дал мощный импульс на сохранение и приумножение знания, который разошёлся по всей империи. Ибн Сина постоянно странствовал, и всё же смог сделать свой неоценимый вклад в науку. Проект переводов повлиял на соседей. Делийский султан, отец Фируз-шаха Туглака, заказал личную копию важнейшего труда Авиценны – «Книги исцеления». А в далёкой Испании с результатами проекта стала знакомиться Западная Европа. Это было началом культурного заимствования, которому дали потом неправильное название – Возрождение.
Эфиопская царица приветствует похитителей Ковчега
Этот древний храм в Аксуме известен на весь мир. Ещё бы: ведь в нем хранится Ковчег Завета со скрижалями Моисея. Так, во всяком случае, утверждают его служители. Правда, никому его не показывают. Следы Ковчега потерялись после разрушения Иерусалимского храма Навуходоносором в далёком 586 году до нашей эры. Когда Веспасиан снова разрушил храм в 70 году, Ковчега среди его трофеев не оказалось. Возможное решение загадки Ковчега предоставила древняя эфиопская рукопись Кебра Негаст. В ней повествуется, что он был украден ещё в царствование царя Соломона.
Царица Савская и её визит в Иерусалим упомянуты в Библии. Она задавала Соломону мудрёные загадки и обменивалась с царём подарками. Всё. Кебра Негаст повествует другую историю, согласно которой монархи переспали, после чего царица родила ребёнка, вернувшись на родину. По достижении совершеннолетия принц Менелик поехал в гости к отцу, который признал его и объявил первенцем. Царить в Иерусалиме он не стал, а решил вернуться в Эфиопию, выкрав при этом Ковчег из Храма. Так Эфиопия смогла вывести своё библейское происхождение, а также сместить центр религиозного притяжения из Иерусалима в Аксум. Легенда из Кебры Негаст – блестящий пример стратегического заимствования, замаскированного под воровство. Примечательно, что украденный Ковчег – основа не иудаистской, но православной эфиопской общины.
Это, в общем, не удивляет: христиане не сразу выделились в отдельную конфессию, а пребывали в иудейской общине вплоть до появления апостола Павла. И то, разрыв оказался не окончательным. Христиане даже взяли еврейские религиозные тексты, присовокупив их к Новому Завету в виде Ветхого. Кебра Негаст включила в себя эпизоды из обоих Заветов, глядя на Ветхий через призму Нового. Несмотря на декларативное соединение с иудейской династией, сам иудаизм отвергается. Это похоже на действия многих заемщиков, которые пытаются таким образом доказать свою независимость: несмотря на общее происхождение, делается попытка завладеть священным наследием прошлого.
Положение Эфиопии в пределах нагорья стало ключевым в процессе исламской экспансии, проходившей с моря и по Нилу. Кстати, сам Ислам с его использованием древнего Писания тоже можно рассматривать как проект избирательной передачи. Коран тоже повествует о царице Савской. Эфиопским христианам удалось существовать параллельно с мусульманами, отойдя от морских берегов дальше в горы. Их мировоззрение неизбежно включило в себя элементы психологии осаждённой крепости. Так и Кебра Негаст, впитав многое из иудаизма, держит дистанцию по отношению к Исламу. В шестнадцатом веке император Давид II был побеждён соседним султаном, сбежал в горы и умер там. Аксум был завоёван, церковь Марии Сионской – разрушена. Эфиопскому царскому двору помогли португальцы, добравшиеся к тому времени до Африканского Рога кружным путём. Эфиопско-португальский альянс победил султана, хоть и ценой жизни предводителя португальцев Христофора да Гамы – сына знаменитого мореплавателя. Это помогло эфиопам сохранить свою веру.
В девятнадцатом веке возникла новая угроза – Британская империя с её наказательной миссией, предпринятой в ответ на заточение нескольких миссионеров. Побеждённый эфиопский император покончил жизнь самоубийством, а англичане прочесали захваченную столицу на предмет культурных ценностей, как обычно они делали, и установили нового императора. Среди украденных ценностей было и две копии Кебры Негаст. Императору этому пришлось смиренно просить захватчиков вернуть древние рукописи, которые представляли основу его власти. И, надо признать редкий случай, колонизаторы вернули их. Вся история пренебрежения этой книгой является элементом более широкого отрицания африканской культурной истории, которое началось в античные времена и продолжается по сей день.
Редкая история обходится без исключений. Рабы Ямайки, получившие свободу в 1838 году, обратили свой духовный взор не только в сторону просвещённой Европы. Кто-то стал искать источник идентичности в Африке. Одним из них был Маркус Гарви, который нашёл в истории Эфиопии традицию, помещавшую Африку в средоточие мировых культурных трендов.
В двадцатом веке на эфиопский престол под титулом Рас Тафари вошёл император Хайле Селассие. Для Гарви и его сподвижников он был представителем древней культуры с античными корнями, который в один прекрасный день спасёт всех чернокожих от гнёта и эксплуатации. Вдохновение эфиопской историей привело к созданию движения растафарианства.
Пусть, как и эфиопское христианство, оно видится некоторыми как дикая смесь различных практик, на самом деле оно служит замечательным примером культурного слияния. Растафарианцы смогли разглядеть необычное в этой далёкой стране, и в результате не вернулись в Африку, но создали нечто совершенно оригинальное и своеобразное, начиная с причёсок и заканчивая музыкой регги.
Три возрождения Европы
Как известно, Рим пал в 476 году. Последующие столетия принято называть веками упадка, хотя тогдашним европейцам могло так и не казаться. Слишком медленно шли изменения. Наверное, самым верным знаком упадка являются попытки возрождения, возврата к древним славным временам. Первой из них стала империя Карла Великого. Император, помимо завоеваний, занимался и восстановлением культурных традиций. Он хотел возродить литературу, и для этого сам решил научиться писать. К сожалению, ему это не удалось в силу возраста, но в других делах ему сопутствовала удача. Была создана новая культура письма с новым легко читаемым шрифтом, который, правда, скоро забыли. Но потом снова вспомнили. Теперь мы все пользуемся наследием Карла.
Конечно, одним шрифтом Карл не ограничился. Он собрал обширную библиотеку, выстроил храм и запустил широкую программу политических и социальных реформ, получивших название Каролингское Возрождение. Одним из его детищ стала программа основания монастырей. Именно монастыри с их скрипториями и библиотеками стали местом хранения и передачи знаний из поколения в поколение. Святой Бенедикт ещё в шестом веке положил в основу монастырской жизни молитву, труд, помощь и образование. Древние книги не только переписывались, но и снабжались комментариями, а также украшались. Не всё древнее знание было переписано и сохранено таким образом: слишком много труда потребовало бы переписывание всех этих язычников. Но многое всё же сохранилось. От Платона остался всего один диалог, а Аристотелю и другим повезло больше. В конце концов, бенедиктинский монастырь был организован для продвижения христианской веры, а не для сохранения разнообразных сведений из древности.
Это ясно видно на примере судьбы Хильдегарды Бингенской – немецкой монахини, которая не только смогла основать новый монастырь, но и оставить литературное наследие в виде духовных стихов, песнопений, трудов по медицине и естествознанию и, конечно, мистических видений. Кульминацией их стали сценарии Конца Света, навеянные книгой Апокалипсиса. Трудно было добиться разрешения на написание этого всего, но Хильдегарде удалось.
Как было сказано выше, европейские монахи немного внимания уделяли древнему знанию. Этому суждено было измениться в результате контактов с Востоком ещё при жизни Хильдегарды. Первым контактом стали библиотеки Иберского полуострова, где учёные со всей Европы собирали информацию и обзаводились рукописями. Вторым – Крестовые походы. Рыцари, возвратившиеся домой, рассказывали о новой науке арабов и обзорах-суммах, написанных восточными учёными. Результатом этого стал нарастающий поток текстов из Византии, Багдада, Каира и Андалузии. На этом материале выросли первые университеты Болоньи, Саламанки, Парижа и Оксфорда.
Можно сказать, что итальянское Возрождение было не столько возрождением, сколько повторным использованием полузабытого знания. Совершенным представителем той эры был правитель Урбино Федерико да Монтефельтро, который собрал при своём дворе множество художников и учёных. В своих дворцах он оборудовал великолепные инкрустированные комнаты, которые он называл «студиоло». Интарсии с их стен использовали недавно изобретённую технику перспективы.
Герцог страстно собирал книги, в то же время не признавая только что изобретённого книгопечатания. Вообще-то, Гутенберг не изобрёл книжный пресс с нуля. Он приспособил древнюю китайскую технику для промышленного производства. И хотя Монтельфетро смотрел на печатные книги свысока, он всё же приобретал их для своей великолепной библиотеки. Он также продвигал новую науку о словах: филологию. Сила её была продемонстрирована довольно быстро, когда обнаружилась поддельность Дара Константина, которым папы обосновывали свою власть. Лоренцо Валла подверг рукопись тщательному анализу, в результате чего выяснилось, что текст был написан несколькими столетиями спустя после смерти императора Константина.
Несмотря на недооценку филологии и книгопечатания, Федерико был в курсе, что началась новая эра. Свою студиоло в Урбино он украсил рядом портретов выдающихся личностей, среди которых были Платон, Аристотель, Цицерон, Святой Августин и Петрарка. Последнего сегодня почитают, прежде всего, за поэзию. Но на самом деле он разыскивал и копировал древние литературные источники, в том числе неизвестные письма Цицерона.
Библиотека Карла Великого, бенедиктинский скрипторий и студиоло Монтельфетро стали тремя разными способами сохранения, воспроизводства и приумножения знания. Каждый – со своими целями и стратегией. Они говорят нам, что европейцы, при их различиях в пространстве и времени, чувствовали утрату древнего знания и стремились к его восстановлению.
