Книжная лига

…Гвардеец храпел, а ему, спящему, казалось, что это в зверинце ревут тигры…

Вторым иллюстратором стал Владимир Козлинский, который оформил книгу в революционно-модернистском стиле.

Вот, например, Тибул, ставший негром в красных труселях.

Третьим "Толстяков" рисовал Владимир Конашевич,

Причем книгу Олеши он проиллюстрировал в совершенно непривычной для себя манере.

Конашевич был одним из самых тиражных советских художников, однако его рисунки к "Трем толстякам" по неведомой мне причине ни разу не переиздавали. Из-за этого издание 1940 года стало библиографической редкостью и стоит очень дорого.

Послевоенные издания "Толстяков" начались в 1950-х году с издания, линейку иллюстраций для которого сделал Виталий Горяев.

Иллюстрации Горяева уникальны тем, впоследствии Виталий Николаевич еще раз проиллюстрировал сказку Юрия Олеша, но уже овершенно по-другому.

Вот Просперо и Суок 1956 года

А вот они же в 1969-м.

Но новая версия, надо сказать, зашла читателям гораздо хуже, большинство предпочитает первый вариант иллюстраций, из-за чего книга 1956 года также котируется на букинистическом рынке весьма высоко.

Потом был Борис Калаушин 1959 года.

Шикарный, мне он очень нравится.

Но самыми популярными (и самыми разнообразными) являются иллюстрации Леонида Владимирского. Первую серию иллюстраций к "Трём толстякам" он сделал в 1954 году для издательства "Дитвидав", причем на украинском языке.

После этого он не раз иллюстрировал сказку Юрия Олеши, сделал несколько линеек иллюстраций.

И сегодня "Три толстяка" чаще всего издаются с его работами.

И это я еще не упоминал региональных изданий, которых десятки и каждое со своим иллюстратором.

Кроме того, в постсоветское время "Трех толстяков" отнюдь не перестали ни издавать, ни иллюстрировать. Есть интересные работы Александра Лебедева, Леонида Насырова, Олега Пархаева, Евгения Иванеева - но это уже за рамками моей книги.

_________________________

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Телеграмм - https://t.me/cartoon_history

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

Увы, без англицизма не обойтись - иначе пришлось бы сказать «начать построение мира с мира». Что я имею в виду: вы сперва придумываете как раз сам мир. Что за вид (фэнтези, фантастика, реализм, нечто среднее). Что за техноуровни в нем. Какая карта и культуры... Словом, то, что касается мира. Это, можно сказать, игровой способ – так сочиняются сеттинги для НРИ.

Чем этот способ хорош: в процессе сочинения сеттинга он сам практически неминуемо будет подбрасывать вам идеи для сюжетов. Продумывание культур, расположения стран и уникальных черт мира не может не породить огромное количество сюжетных завязок. Кроме того, если у вас уже очерчен мир, то вы понимаете, что в нем возможно, что нет, и у вас меньше шансов впоследствии напороться на ситуацию «хочу добавить интересный элемент, но придется переписывать кучу реалий».

Чем этот способ проблемен: не всегда получается придумать весь мир. Это далеко не простое дело (вспоминаем Профессора и "зеленое солнце"), и над убедительным сеттингом придется очень много поработать. Также готовьтесь к тому, что немалую часть написанного вами по миру читатель просто не увидит, потому что это не будет иметь значения для конкретного сюжета.

(Однако это все равно поможет вам держать в уме цельную картину)

Способ 2. Начать с героев

Если в первом случае вы изобретали мир, в котором действуют герои, то здесь применяется противоположная тактика: сперва вы изобретаете героя или героев. Уже от них строится вся история, определяется их действиями и характерами.

Именно так мы начали «Небеса Ану» -- сперва ввели Лем Декс, а потом вокруг нее, команды и противников строился мир.

Чем этот способ хорош: вы, по сути, уже задаете идею того, о чем хотите написать. Скажем, Лем можно охарактеризовать как «лихой воздушный капитан, стрелок, ученый, не в ладах с аристократией своей родной страны». Вот, уже намечены темы, которые можно смело освещать в тексте. Та же картина и с ее командой – каждый из них дает лишние штрихи к сюжету или выводит на свою сюжетную линию. Вдобавок построение от героя дает вам широкую свободу построения мира.

Чем этот способ проблемен: он очень сильно зависит от того, насколько быстро автор может придумать героя. А если герои совершенно разные – то тут надо или выделять несколько отдельных сюжетных линий, или же пытаться свести этих лебедя, рака и единорога в одну команду. Кроме того, здесь точно необходимы или план, или постоянные записи, чтобы не забыть и не спутать детали мира, который вы выстраиваете вокруг героя.

Способ 3. Начать с события

Этот способ вспоминают довольно редко, но он тоже вполне рабочий; более того, зачастую, не осознавая того, авторы и принимаются задумывать произведение от сцены, что нарисовалась в уме. Вы начинаете с какой-то яркой, запоминающейся сцены, которая будет фигурировать в произведении – поединок, противостояние, исследование, что угодно. А потом вы начинаете строить мир, в который именно эта сцена вписывалась бы.

Чем этот способ хорош: если уж у вас нарисовалась сцена, то в ней гарантированно есть те элементы, про которые вы хотите писать. И эта сцена может дать вам неожиданно много информации о еще не существующем мире. Например, у нас в книге есть эпизод: схватка двух людей с ножами и револьверами; они сошлись на палубе воздушного корабля, вокруг хлещет дождь, где-то внизу маячит огромный, врезанный в скалы город, а вокруг сражаются истребители.

Что эта сцена сразу нам дает? В этом мире есть воздухоплавание, причем очень развитое. Есть пороховое оружие или его аналог. Есть крупные города и есть конфликты. Немного – но от этого уже можно раскручивать фантазию.

Чем этот способ проблемен: такие начальные сцены очень редко приходят, когда сосредотачиваешься. Далеко не каждый может на запрос «опишите крутую сцену», задуматься и выдать, особенно если это полное требование. Поэтому подобные вещи чаще всего приходят спонтанно, и управлять таким творческим процессом очень сложно.

(Обратите внимание: эта сцена вообще не обязана быть стартовой. Описанный выше поединок у нас в «Авиаторах Его Величества» состоялся где-то в последней четверти книги).

Существуют и другие способы старта для мира, но эти три, на мой взгляд, – самые основные.

В завершение - видео со вторых «Темных Материй», где я как раз рассказываю о миростроении, работе в соавторстве и «Небесах Ану» конкретно. Заранее приношу извинения за качество, потому как непрофессиональное видео на конвенте - это всегда проблема.

Когда я впервые читал «Бесов», я ещё не знал, что этот роман полемический. Полемический в том смысле, что Достоевский не просто высказывается, а оппонирует конкретному человеку, Тургеневу, который стал для него, по крайней мере, на какое–то время олицетворением западничества и даже предательства.

Но сразу было ощущение, что что–то с этим романом не так, не так как с другими. Позже, когда я узнал о предыстории появления «Бесов», а она лежит одновременно в нескольких плоскостях, я подумал, что просто писатель немного заигрался в идеологические споры.

Однако к этому времени Достоевский уже написал почти всё, что мог написать. И идеологическая составляющая у него сильна во всём позднем творчестве. Однако только в «Бесах» кажется, что политика превалирует над психологией.

Может быть, поэтому столь нехарактерны для Достоевского радикально крайние образы всех персонажей романа? После блестящих психологических характеристик в «Преступлении и наказании» да и в «Идиоте», удивительным кажется изображение действующих лиц персонажами из водевиля. И тогда я снова подумал, что Достоевский принёс своих персонажей в жертву идеологическому спору, намеренно изображая «революционеров» настолько карикатурно, что иногда кажется, что читаешь едкий фельетон.

В самом деле, ну что это за люди?

Истеричный рафинированный либерал, страдающий нарциссизмом. Опереточный злодей, собранный из самых гадких и низких качеств. Гипертрофированный сластолюбец, шутки ради ломающий судьбы проплывающих мимо него женщин, этакий доведённый до абсурда Печорин. Самодовольный писатель, рабски жаждущий поклонения. Сумасшедший философ, ночи напролёт мечтающий превзойти Бога. Инфантильный губернатор, собирающий кукольные домики, а губернией управляющий через свою жену, ищущую поклонения у губернского дворянства. Генеральша, вечно ведущая борьбу за первенство в губернии. Влюблённая дура, приносящая в жертву своим страстям собственную жизнь.

И так далее. Кажется, что все персонажи в «Бесах» сотканы из одних пороков. С трудом удаётся найти хотя бы одну положительную черту хоть у кого–нибудь. Во всём шутовском балагане немного симпатии вызывают только Шатов и Кириллов, да и то с оговорками. Но хоть кто–то же должен быть нормальным? Ведь не все в романе — революционеры? После блестящих портретных галерей в «Преступлении и наказании», в «Идиоте» да и в написанных позже «Братьях Карамазовых» создаётся ощущение, что писатель намеренно создал этот крен в нарочитую порочность всего и вся, этот зловещий фарс из комедии масок.

Неужели весь этот гротеск служит только одной цели — пободаться с Тургеневым? Унизить его Базарова, разнести в пух и прах «Дым», пнуть побольнее самого писателя… да нет — во–первых, Достоевский не мог быть столь мелочным. А во–вторых, его мастерство позволяло решить эти задачи куда более изящно.

Тогда зачем эта пародия? А просто это не пародия. Это бесы. Название романа — это не аллегория. Достоевский, действительно, пишет об одержимости бесами. Настоящими бесами — которые в эпиграфе:

Одержимы все действующие лица романа. Степану Трофимовичу Верховенскому бесы внушили идеи о мессианстве и собственной роли в истории. Пётр Степанович Верховенский одержим бесами с революционными идеями. Николай Ставрогин — бесами сладострастия. Кармазинов — убеждённостью в собственном величии. Кириллов — гордыней и отрицанием Бога. Дарья и Лизавета Николаевна — порочной страстью. Варвара Петровна Ставрогина — желанием властвовать. Юлия Михайловна — крайним эгоцентризмом. Капитан Лебядкин — ненасытной жаждой к деньгам и выпивке. Его сестре, Марии Тимофеевне Лебядкиной, отводится роль юродивой, которой бесы приготовили жертвенную смерть. Полемика с Тургеневым оказывается второстепенной, а то и вовсе несуществующей, и процесс Нечаева оказывается только поводом.

Таким образом, социально–политический пласт, который в романе сначала кажется приоритетным, уходит в тень обычному для позднего периода Достоевского духовно–философскому: его роман вовсе не о борьбе революционеров–кружковцев за переустройство общества, а о борьбе бесовщины за переустройство человеческих душ.

«Бесы» Достоевского.