• финансовые и временные вложения;

• операция;

• больно ходить первые полтора месяца;

• первые две недели походы по-маленькому – рулетка, ибо невозможно определить куда ударит напор; после двух недель все равно кучность стрельбы низкая;

• при наличии одежды во время эрекции есть шанс упереться в шов – неприятненько (по этой же причине пропадает желание ходить в брюках без нижнего белья);

• визуально член выглядит меньше;

• остаются небольшие рубцы от швов;

• в целом чувствительность снижается;

• быстро «передёрнуть» не получится, ибо нечем, а также в силу предыдущего пункта;

• в сауне все будут смотреть на твой член.

Плюсы:

• красиво, аккуратно, и эстетично;

• из-за слегка усилившегося разброса при походе в туалет пробуешь писать сидя и оказывается, что это очень удобно и гораздо более гигиенично;

• нет никаких увлажнений, запотеваний, опрелостей и прочих шампиньонов, потому что все всегда сухо и чисто. В совокупности с привычкой обмываться после каждого похода в уборную вообще становишься таким Мистером Пропером;

• можно считаться кошерным мусульманином;

• можно весело рассказать про операцию и заставить всех думать о твоем приборе;

• снижается чувствительность, но не яркость оргазма, поэтому средняя длительность полового акта вырастает раза в 2-3, а процесс наступления кульминации отлично контролируется и регулируется по желанию;

• из-за отсутствия кожи повышается площадь полезного соприкосновения слизистых, поэтому ощущения от контакта - как разница между поездкой в машине и на мотоцикле без шлема. Получаешь гораздо больше удовольствия от самого процесса и не гонишься за концовкой, как самурай, у которого нет цели, а есть только путь;

• презервативы садятся плотно и ровно, как на банан в видео про правильное надевание. Нет никаких складываний гармошкой, холостого хода во время секса, и почти сведен к нулю риск соскальзывания;

• в сауне все будут смотреть на твой член.

- Ну, в общем-то да, - соглашается она.

Перед входом в операционную та же медсестра велит мне раздеться догола. Она забирает одежду, выдает взамен голубые х/б бахилы и такого же цвета шапочку. В костюме "голубой шапочки" захожу в операционную. На торжественное перерезание красной ленточки собралось четыре медика: три женщины и один мужчина – анестезиолог. Все они заняты какими-то приготовлениями («ножи точат булатные, хотят меня зарезати»), хирурга пока нет. Жаль, что анестезиолог - не женщина: я бы звал ее Анестезия Владимировна.

Я шуршу бахилами к хирургическому столу крестообразной формы; на моё парадной шествие голышом никто не обращает внимания. Похоже, тут как с тортом на свадьбе: он грустит в углу зала весь вечер, пока не приходит время его резать. Заходит Ольга и укладывает меня лицом вверх, фиксирует руки и ноги ремнями, вставляет в вену катетер, прикрепляет какие-то маленькие датчики на присосках. Я лежу распятый, голый, смотрю на яркие лампы под потолком и размышляю, не напомнить ли на всякий случай врачам, что надо сделать обрезание, а не кастрацию. Но врачам словно нет до меня никакого дела, они продолжают возиться вокруг и в разговоре обмениваются лёгкими шутками, пока не приходит хирург.

Ольга наклоняется ко мне и скорее предупреждает, чем спрашивает:

- Спим? Закрываем глаза, загадываем желание.

С этой женщиной трудно спорить. Я послушно закрываю глаза, загадываю, чтоб операция прошла хорошо. В горле появляется жар, лицо покалывает. Вспоминаю, что в шутку пообещал другу подарить брелок в машину из кожи, оставшейся после обрезания, - должно было хватить на небольшую боксерскую перчатку - но попросить сохранить сувенир не успеваю. Нет никакого щелчка, никакого плавного перехода, нет света в конце туннеля и самого туннеля тоже нет, ничего нет, включая меня. Просто находишься какое-то время нигде. Если наркоз – это маленькая смерть, то у меня плохие новости для тех, кто верит в бессмертие души, реинкарнацию и прочий феншуй.

Смена кадра: я лежу в палате под теплым одеялом, громко работает телевизор. Гляжу на часы - прошло 1,5 часа с начала операции. Болит и кружится голова, хочется пить, в горле першит, во рту привкус медикаментов, как после визита к стоматологу. В целом состояние очень похожее на похмелье, только ещё между ног болит, как после ожога. Затаив дыхание, приподнимаю одеяло – там засохшая кровь и бинты: этакий пожилой, улыбающийся раджа в белой чалме.

Первым делом выключаю телевизор - так голова болит гораздо меньше. Через пол часа головокружение проходит, и мне разрешают немного попить; ещё через час приносят ужин: запеканка со сгущёнкой, маленький йогурт, пирожное "Барни" и чёрный чай. Я сижу на больничной койке, смотрю на этот хэппи-милл после суток без еды (нельзя есть и пить перед операцией) и думаю, что после всего пройденного заслуживаю большего. Медсестра Ольга замечает эти раздумья и говорит понимающе:

- Вот такой у нас стандарт.

- Ну, такое...

- Если хочешь, могу бутерброды сделать.

- Было бы здорово.

Она выходит, а я опускаю взгляд вниз я понимаю, что во время этой беседы сидел с распахнутым халатом, из-под которого врагам ухмылялся окровавленный солдат.

- Как твое имя, сынок?

- Джон Рэмбо, сэр!

- Джон, в этом диалоге ты был лишний.

Я стыдливо прикрываюсь, потом объясняю сам себе, что, во-первых, эта же медсестра ассистировала во время операции, во-вторых, она тут каждый день и не такое видит, ну, и, в-третьих, она перешла со мной на «ты» после или во время операции. Так что целенаправленно демонстрировать раненого комиссара Каттани, может, и не надо, но и краснеть, как Наташа Ростова, из-за этого тоже не стоит.

Нежданный стояк в 2 ночи. Сюрприиииз! Никогда бы не подумал, что могу быть настолько не рад эрекции. Очень больно и поначалу страшно. Кажется, что вот-вот лопнет один из 15 швов. Об этом нюансе почему-то не упомянул ни один любитель обрезов на интернет-форумах. Приходится думать о работе, заниматься сложением и умножением простых чисел, чтоб отвлечься и успокоиться. Помогает. Я засыпаю, но ситуация повторяется ещё несколько раз за ночь, хотя мне совсем не до эротики. Увлекательная арифметика больше не действует, так что я кручусь от боли до рассвета.

Утром перед выпиской читаю назначение хирурга: антибиотики, противовоспалительное, обезболивающие и (внезапно) водка для обработки швов. Доктора рядом нет, а так хочется спросить, какой именно водкой рекомендуется угощать боевого товарища? Нужно запатентовать специальный бренд «Одноглазый зелёный змий». К обеду я прощаюсь с дежурной медсестрой, пообещав оставить хороший отзыв на сайте клиники, и гордой, но хромающей ковбойской походкой ухожу в суету города.

За пару последующих бессонных ночей я таки нахожу годный способ, как временно дать команду "вольно" сержанту - надо встать вместе с ним и начать ходить. Происходило это по 4-5 раз за ночь. Со стороны мои ночные прогулки, возможно, выглядели довольно странно, но в такие моменты в последнюю очередь думаешь об эстетике. Тело слегка наклонено вперёд, ноги широко расставлены - кто помнит, как в детстве обсирался на полпути к туалету, тот хорошо поймёт технику такой ходьбы.

Шовные нити были жёсткие, как леска, торчали во все стороны, цеплялись за одежду и многообещающе назывались "саморассасывающиеся". Название могло значить, что:

1) они сами рассосутся;

2) их предстоит рассосать самому.

Доктор легко убедил меня, что правильный вариант - первый, и через 7-10 дней угощения "беленькой" шовный материал распадется. Какое вероломство! Ждать пришлось 3 долгих недели, три недели боли и бессонных ночей. Но даже после них нити не растворились, как сахар в чае, чего я все это время ожидал, а просто начали лопаться от натяжения во время эрекции. Расстаться с ними получилось с помощью маникюрных ножниц и пинцета. Очень помогли навыки распарывания зашитых карманов пиджака.

В течение следующих полутора месяцев, пока шла притирка, ощущения во время ходьбы у меня были такие, что регулярно вспоминался стишок про ёжика, который по травке бежит и хохочет. Тем не менее, вскоре Робин Гуд привык ходить без капюшона и постепенно вернул себе контроль над Шервудским лесом.